Константин Дмитриевич, фактически управлявший вотчинами, игнорировал не только этот, но и повторный указ Сената 1728 года. В третий раз Сенат рассматривал жалобу вдовы в 1736 году и вновь вынес определение в ее пользу. В том же году она подала челобитную самой императрице.
Тяжба мачехи с пасынком выявила правоту Настасьи Ивановны, и отказ удовлетворить ее права Константином Дмитриевичем с очевидностью были противозаконными. Дальнейший ход тяжбы вызывает вопросы, на которые источники не дают прямого ответа.
Первый вопрос, возникающий после того, как в дело была вовлечена императрица, состоит в том, почему она решила передать его на рассмотрение специально для этого учрежденного «Вышнего суда», ибо указом 17 мая 1736 года, подписанным двумя кабинет-министрами (Остерманом и Черкасским), приравненным к именному указу, повелено челобитную вдовы передать в Сенат, чтобы тот решил дело «по регламентам и указал сущею правдою, без всякой манности (поблажки. — Н. П.) и посягательства как челобитчице, так и ответчику». Но резолюция оставалась невыполненной более полугода, когда 24 ноября по велению императрицы Кабинет министров распорядился дело княгини Кантемир и лейб-гвардии поручика Константина Кантемира «в завладении земель, людей и крестьян и учинении из того дела экстракта и резолюции прислать в Кабинет»[242].
Этот вопрос связан с другим — когда у Остермана возникла мысль привлечь к делу Д. М. Голицына: до учреждения «Вышнего суда», в процессе его деятельности или после вынесения им приговора по спорному делу между мачехой и пасынком.
Дело в том, что эта тяжба являлась своего рода поединком между двумя сенаторами: Д. М. Голицыным, стоявшим на страже интересов своего зятя, и Иваном Юрьевичем Трубецким, представлявшим интересы своей дочери Настасьи Ивановны. Ясно, что подлинный инициатор привлечения к ответственности Голицына А. И. Остерман должен был располагать информацией о причастности к тяжбе Дмитрия Михайловича.
Ранее мы отмечали интерес императрицы к так называемым криминальным делам: она вмешивалась в ход следствия, давала конкретные указания, назначала сроки завершения дела, но никогда не выступала в роли официального руководителя следствия. Возложение императрицей на себя обязанностей председателя «Вышнего суда» в данном случае подогревалось жаждой мести и стремлением придать рассматриваемому делу государственное значение.
Сколь интенсивно работал «Вышний суд», явствует из того, что приговор по делу был готов 16 декабря 1736 года, зачитан императрице и ею утвержден, а через три дня копию приговора отправили в Сенат. «Вышний суд» постановил взыскать с ответчиков в пользу вдовы колоссальную по тому времени сумму — 87 304 рубля 40 копеек, то есть размер ущерба, понесенного мачехой с 1725 по 1729 год. Поскольку с мая 1729 года наследником стал один Константин Кантемир, то более половины компенсации падало на него — 46 333 рубля 23 копейки.