Ответ на вопрос, кому следует передать бразды правления, недогадливым кабинет-министрам пришел не сразу. Лишь сидя в карете, державшей путь к мудрому Остерману для совета с ним, Черкасский произнес роковые слова: «Больше некому быть, кроме герцога Курляндского, потому что он в русских делах искусен».
Остерман, всегда проявлявший величайшую осторожность и готовый примкнуть к группировке, одерживавшей верх, не склонен был сразу же отдать власть Бирону. Он согласился сочинить манифест, объявлявший наследником престола Иоанна Антоновича, а относительно регентства дал уклончивый совет: «Торопиться не надо, надобно подумать».
Когда кабинет-министры возвратились к Бирону, где находились Миних и Левенвольде, и передали ответ Остермана о назначении правительницей принцессы Анны Леопольдовны, при которой быть совету из нескольких персон, в том числе и Бирона, последний в раздражении воскликнул: «Какой тут совет? Сколько голов, столько разных мнений будет!» После этого Бестужев отважился озвучить мысль, впервые высказанную Черкасским в карете: «Кроме вашей светлости, некому быть регентом». Предложение вызвало страх, ибо все понимали, что оно незаконно, что они подвергают себя немалой опасности. Бестужев, опомнившись, решил смягчить предложение словами: «Разумеется, в других государствах странно покажется, что обошли отца и мать императора», но тут вступил в разговор Бирон, сообщивший присутствовавшим придуманную им ложь: «Я предложил ей (императрице. — Н. П.) объявить наследницей племянницу свою, принцессу Анну, но она на представление мое не согласилась, говорит, что не только наследницею племянницу свою не объявит и слышать о том не хочет, а изволит наследником определить внука своего, которому при крещении его оное обещать изволила».
Присутствовавшие соревновались в подобострастном изъявлении нежных чувств к фавориту. «Когда герцог, — сообщает Миних-младший, — от всех вышепомянутых лиц выманил желанное приветствие, то ответствовал, что учиненное предложение могло бы чрезмерно удивлять его, если б он не почитал искреннейшую любовь и дружбу их». В то же время он, продолжая лицемерить, пустился в рассуждение, что подобных им патриотов мало найдется в публике, которые бы приветствовали чужестранца в роли регента, но он осведомлен о «гнуснейшей клевете» на него завистников, советовавших ему «возвратиться в Курляндию и жить там в тишине и спокойствии… Впрочем, — продолжал Бирон, — если что-нибудь может преклонить меня к восприятию тяжкого бремени, вами предлагаемого, то единственно чувство глубочайшей благодарности к благодеяниям, излиянным на меня императрицей, и пламенное усердие мое к благоденствию к славе России». Претендент на регентство счел, что желания узкого круга лиц недостаточно, чтобы он согласился принять бремя регентства, необходима поддержка «первейших государственных чинов». Кроме того, надобно было добиться одобрения затем двух Анн: принцессы Анны Леопольдовны и императрицы Анны Иоанновны