– Альцгеймер начинается, – сказала она, показывая на свои ноги, на которых были только красные носки. – Это точно. Альцгеймер.
– Успокойся… – Я умирала от смеха.
– Была одна девушка в «Галере», ненамного старше меня, у нее был Альцгеймер…
– Да успокойся же ты! – Я нагнулась, нашарила на полу ее сапоги и протянула ей. – А как уладилось с… – Я указала подбородком на дверь квартиры Эмилио, украшенную, разумеется, постером с Че.
– Нормально, нормально, – ответила Катрин. – Я сказала, что очень извиняюсь, но это было ошибкой…
– Так и сказала – ошибкой?
– Нет, я сказала по-испански, чтобы он лучше понял! – Она смотрела на меня, как на последнюю тупицу.
– Правда, как-то глупо получилось…
– Подруга, это же Эмилио. Он где-то гулял, когда Бог раздавал обидчивость. Да оно и к лучшему, мне наверняка скоро понадобится любая помощь, чтобы справиться с моим Альцгеймером… – Ей, кажется, пришла в голову идея. – Как ты думаешь, он остался бы в стране, чтобы… чтобы стать моей памятью?
– Я… Кэт, послушай, слишком рано для шуток такого уровня. Я, пожалуй, еще не дозрела.
– Ага, ты скоро об этом пожалеешь, когда я начну забывать твое имя!
– Хмм-хмм…
– А потом твое лицо! – крикнула она, убегая.
Я собралась закрыть дверь, когда Эмилио открыл свою:
– Que loca[48], э?
– Кому ты это говоришь. Она не обидела тебя вчера?
– Женевьева. Жизнь коротка, а женщины красивы. У меня нет времени обижаться.
Он подмигнул мне и закрыл дверь. Я тоже закрыла свою, улыбаясь и от души желая быть похожей на него. Возможно ли это? Можно ли научиться такому великолепному пофигизму? «Жизнь коротка. Женщины красивы. У меня нет времени обижаться». Я пошла варить кофе, повторяя про себя эти три короткие фразы, как мантру. Может быть, если я сумею как следует проникнуться ими, мне не придется завидовать иллюзорному Альцгеймеру Катрин и ее благодатной забывчивости. Может быть, я тоже смогу насладиться жизнью, которая проходит так быстро, не цепляясь за память о Флориане?
Я вспомнила фильм «Вечное сияние чистого разума», в котором Джим Кэрри решает стереть из своей памяти женщину, разбившую ему сердце. Выбрала бы я такой вариант, если бы имела возможность? Я представила себе, как мы с Катрин через пятьдесят лет покачиваемся в гамаках в хосписе далекого будущего и блаженно улыбаемся прошлой жизни, из которой стерты все тягостные воспоминания. Мы смеемся над ее красными носками, и ничто больше не имеет значения.
Жизнь без Флориана. Я знала, что наступит день, когда наша история станет мне бесконечно дорога и я буду лелеять каждый образ, каждое воспоминание, которые сегодня терзают мне сердце. Но как же далеко до этих дней великой отрешенности! Так много вещей, более или менее значимых, мучительно напоминали мне о Флориане и обо всем, что у нас с ним было общего.