Никола и Катрин, стоя посреди гостиной, взирали на меня с тем скорбным и беспомощным видом, с каким смотрят на людей в терминальной фазе.
– Я не знаю, что тебе сказать, – в третий раз повторила Катрин, а Никола рядом с ней кивал головой и сокрушенно мычал.
– О чем же ты думала?!
– Да, о чем ты думала?
– Ты же думала о чем-то или нет?
– Нет?
Они помолчали, глядя на меня, потом Никола снова спросил терпеливо, как врач:
– Жен… о чем ты думала?
Я сумела героически – казалось мне – пережить вчерашний вечер, не сказав им о свидании с Флорианом. Никола сидел в баре с Максимом, а я, несмотря на сообщения последнего (должна признать, очаровательные) и все более настойчивые звонки Никола, несокрушимо верившего в терапию сексом, отказалась к ним присоединиться под надуманным предлогом поджимающих сроков. Максим, сам будучи автором, прекрасно знал о сверхъестественной растяжимости издательских сроков, в конце концов понял, что я просто не хочу, и любезно пожелал мне доброй ночи.
Ной, чья социальная жизнь была куда насыщеннее моей, был на третьем детском празднике за три недели. Так что мы с Катрин устроили настоящий девичник с ДВД, коктейлями и суши, мололи чушь, глядя на красавчиков вампиров из «Настоящей крови»[51], объедались сырой рыбой и накачивались горячим сакэ. Несколько раз я готова была нажать на «паузу» и выложить Катрин мои новости, но представляла себе сокрушенную мимику, крики, усиленные действием алкоголя, и бесчисленные рекомендации, одна другой противоречивее… в общем, кончилось бы это плохо: смятение чувств, звонок Флориану в полубреду и, уж признаюсь, бег на заплетающихся ногах до бара Нико за срочной терапией сексом к Максиму. Нет уж, нет уж…
Я предпочла сосредоточиться на прекрасном вампире с внешностью викинга, который во многом напоминал Флориана и позволял мечтать о бывшем возлюбленном, как иные предаются фантазиям о недоступном актере. Я правильно сделала, говорила я себе, поглощая маки и запивая ее сакэ. Я правильно сделала. Я увижу Флориана, которого люблю, – дальше этого мои размышления не шли. Малейшая экстраполяция возымела бы последствия, которые я ни в коем случае не хотела разруливать, прекрасно зная, что неспособна разрулить что бы то ни было.
Итак, я повторяла про себя: «Я правильно сделала», лелея идеализированный образ мужчины, разбившего мне сердце. Кто-нибудь более разумный и менее пьяный мог бы мне заметить, что если я так убеждена, что правильно сделала, то почему же скрываю от лучшей подруги завтрашнее свидание, но я бы его вряд ли послушала, как не слушала и другой голос внутри себя, твердивший мне: «Скверный план, Жен. Очень скверный план».