Он вернулся в спальню. Я подняла голову и посмотрела на Катрин:
– Кэт… я не могу…
– У тебя нет выбора, детка. Поехали. Мы тебя забираем.
– Нет! Я… и вообще: что потом? Что я буду делать? Катрин, что я буду делать?
– Там будет видно. Для начала переедешь, о’кей?
Я жалко кивнула и поплелась за Катрин в ванную, где уже текла вода. Там будет видно.
Мы приехали к Никола и Катрин под вечер, когда бледно-розовое солнце пыталось обогреть большую, всегда неприбранную гостиную. Кругом валялись кипы текстов, которые присылали Катрин на читку, горы еще не распакованных компакт-дисков, которые Никола, музыкальный критик в модном журнале, еще не успел прослушать, десятки – нет, сотни – разбросанных повсюду деталей лего и несколько пустых и полупустых пивных бутылок.
Кабинет Никола – маленькая комнатка, смежная с гостиной, был убран, старательно опустошен (вот откуда взялись горы компакт-дисков в гостиной!) и переоборудован в спальню. Позже мы называли эту комнатушку моей «палатой в реабилитационном учреждении». Но время для шуток еще не пришло, на тот момент они были так же маловероятны, как внезапная весна посреди холодного января. В комнате стоял раскладной диван, застеленный толстым цветным пуховым одеялом, создававшим уют и призывавшим к долгим сиестам; комодик, узкий письменный стол, с которого были убраны компьютер и музыкальный центр Никола. А на деревянном стуле, который должен был служить мне прикроватной тумбочкой, красовался букет цветов неестественно кричащей окраски, какие продают в супермаркетах.
«Это все, что мне удалось найти, – объяснила Катрин. – Надо было, наверно, пойти к флористу, но…» Не успела она закончить фразу, как я разрыдалась, тронутая такой предупредительностью и добротой.
– Это самые прекрасные цветы, которые я видела в своей жизни, – прорыдала я в порыве нежности, столь же искренней, сколь и смешной.
– Вряд ли, – вздохнула Катрин. – Но я рада, что они тебе нравятся.
Она обняла меня и поцеловала в макушку. Я услышала, как Никола за моей спиной поставил на пол клетки с котами, которые отчаянно мяукали, и открыл дверцы. Ти-Гус и Ти-Мусс осторожно вышли, озираясь с растерянным видом. Увидев, наконец, друг друга, они сошлись, обнюхались и дружно юркнули под кровать.
– Я поставил лоток на кухне, – сказал Никола, и я зарыдала еще пуще.
– Ты так и будешь плакать всякий раз, когда кто-то тебя пожалеет?
– М-м-мммда-ааааа…
Катрин и Никола переглянулись чуть испуганно, и я уже собралась возмущенно запротестовать, как вдруг из прихожей донеслись два голоса.
– Пап! Кэт!