Я слушала их, глубоко тронутая чувством долга Никола. Мне никогда не приходило в голову за все годы знакомства, что они наверняка чувствуют ответственность друг перед другом и что это не всегда просто. Катрин, услышав Никола, кивнула, как послушная девочка, и почти простонала:
– Ох, братец…
– Я хотел бы вас с ней познакомить, – сказал Никола. Он просил у нас разрешения, это было в высшей степени лестно и очень трогательно. Катрин снова кивнула, а я ответила:
– Ну да, конечно… Можно я скажу, что тоже не могу опомниться?
– Эх, – вздохнул Никола. – Я сам не могу опомниться.
– Ной в курсе?
– Нет еще. Но скоро будет в курсе, если все пойдет хорошо.
Он улыбался. Он не пребывал, как моя сестра, в состоянии почти мучительного блаженства, но, пожалуй, сиял.
– Вот гадство, – разозлилась я, – все сияют.
– Я не сияю! – буркнула Катрин.
– Да, правда. Спасибо, котик.
Мы взялись за руки, как старые супруги.
– Тебе-то жаловаться не на что, – сказал мне Никола. – Ты что-нибудь решила?
– Нет. Нет, и с сегодняшнего дня я ухожу в неприятие действительности. Ничего не буду решать. Моя четырнадцатилетняя сестра счастливее в любви, чем я, сорокавосьмилетние женщины не комплексуют, встречаясь с тридцатишестилетними парнями… Ясное дело, все умнее меня в сердечных делах, так что – на хрен! Пусть Одреанна или Сьюзен подскажут мне, что делать, а я ничего решать не буду.
– Боюсь, это будет непросто, – обронил Никола.
– Как это?
Он указал на тротуар, по которому шел Максим, красивый, улыбающийся предвечернему солнцу. Я повернулась к Никола, меча глазами громы и молнии, но тот жестом дал мне понять, что он тут ни при чем. Я снова развернулась на стуле и посмотрела на приближающегося ко мне Максима. И не успел он еще подойти, как я поняла, что тоже улыбаюсь.
Телефон зазвонил, когда я ставила последнюю точку в автобиографии юного гаспезианца, покорившего сердца провинциальных домохозяек своим золотым голосом и невинным видом. Убедившись, что звонит Катрин, я ответила мрачным «м-мм» тоном, ставшим для меня привычным уже с неделю.
– Сегодня вечером в восемь в ресторане, тебя устраивает? – спросила Катрин.
– М-мм.
– Я могу за тобой зайти, придем вместе…
– М-мм.
– В полседьмого у тебя?
– М-мм.
– Я принесу водки, хорошо?
– М-мм.
Терпение Катрин поражало меня до глубины души, и я даже спрашивала себя: не потому ли еще дуюсь, что мне интересно, где же его предел? Прошла неделя после «возвращения Флориана». Всего семь дней, так мало в масштабах жизни, но бесконечно долго, если провести их в неприятии действительности, лукавстве и смутном отвращении к себе.