– Моя мать! – воскликнула я, вспомнив о ней.
– Что твоя мать?
– Так ведь моя мать говорила с Флорианом! Сейчас я ей позвоню.
Но трубку никто не брал. Я посмотрела на часы. Около девяти – она, наверно, в театре. А автоответчика у нее, конечно же, нет.
– Выпьем еще? – предложила Катрин.
– Нет, не стоит… И вообще, я, наверно, пойду спать.
Переживания этого дня вдруг навалились на меня, как тонна – как тысяча тонн – кирпичей. В гостиную вышел Ной, очаровательный в пижамных штанишках с надписью «Монреаль Канадиенс». Он побежал в ванную чистить зубы и вернулся к нам примерно через восемь секунд.
– Хм, – хмыкнула Катрин. – Что-то недолго ты чистил зубы.
– А у тебя язык заплетается! – ответил ей Ной, смеясь, и мне тоже стало смешно. Он чмокнул нас обеих и убежал в свою комнату.
– Серьезно, – сказала я Катрин, – я на ногах не держусь.
Я и правда не помнила, чтобы когда-нибудь так уставала за всю свою жизнь.
– Как ты? – спросил меня Никола, закрыв дверь комнаты Ноя.
– Навалилось, – ответила я. – Пойду, возьму пример с Ноя. Ты мне тоже споешь колыбельную про критическое суждение?
Никола погрозил мне пальцем, а Катрин на диване покатилась со смеху. Через пятнадцать минут я лежала под цветным пуховым одеялом между счастливо мурлыкавшими Ти-Гусом и Ти-Муссом. Я не сказала Катрин и Никола, что глубина и интенсивность бесконечно долгого взгляда, которым мы обменялись с Флорианом, убедили меня в том, что между нами еще что-то есть и что эта мысль, даже когда я содрогалась от гнева, грела мне сердце.
«Я не должна так думать», – шепнула я темноте и двум спящим котам. Но я уже знала, что гнев иссякнет и негодование пройдет, а эта мысль останется. Будь ты проклято, слабое сердечко, подумала я. Через приоткрытую дверь мне было слышно, как Никола и Катрин смеются и разговаривают вполголоса. У них двое детей на руках, успела я подумать и уснула.
На следующий день, когда я встала, Катрин с Ноем уже ушли. Никола сидел за своим временным столом, лицом к стене, в огромных наушниках. Он снял их и повернулся ко мне:
– Как ты, спящая красавица?
– Который час?
– Десять.
Я проспала тринадцать часов. Я потерла лицо – чувство было такое, будто я выходила из комы.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Никола.
– Я… сама не знаю.
Я чувствовала себя слабенькой, как выздоравливающая после тяжелой болезни.
– Хочешь круассан?
– Вообще-то… вообще-то я бы, пожалуй, вышла, – сказала я. – Пойдешь со мной?
– С удовольствием, дорогуша.
Мы по-быстрому оделись – я не стала даже переодеваться, просто напялила пуховик поверх старой футболки и пузырящихся штанов, служивших мне пижамой.