– Хорошо, все хорошо…
– Он вернется, – сказала Жозиана, обнимая меня и глядя в глаза с такой убежденностью, что я почти испугалась. Она первая после «событий» сказала мне это. Мои друзья не пытались меня утешить и, даже когда я в пижаме пила водочно-ежевично-креветочный коктейль, не говорили мне «он вернется». И я вдруг прониклась к Жозиане неудержимой благодарностью. Я знала, что это не лучшее, что можно сказать, но ее простодушная доброта и материнская непосредственность (она сказала «он вернется», как помазала йодом бобошку) глубоко тронули меня. Я выдала ей свою знаменитую мужественную улыбку последних дней.
– Нет уж, не вернется он, – вмешался Билл. – Да так оно и лучше.
Очко за здравомыслие, папа, минус пятнадцать за деликатность.
– Билл! – с укором сказала Жозиана и обняла меня за плечи. – Поздороваемся со всеми, а потом поболтаем.
Ее забота слегка начала меня утомлять. Она говорила со мной, как с тяжело больной. Каковой я, возможно, и была на самом деле. Мои родители и друзья не принимали такого отношения, находя его, надо полагать, чересчур нежным или на грани снисходительного. Я представила себя в терминальной фазе рака, в окружении друзей и родных, говорящих мне: «Борись, ты одолеешь эту пакость!», и только Жозиана на заднем плане печально качала головой, повторяя: «Больно, ну, так и должно быть».
– Не беспокойся, – предупредила она, ведя меня в гостиную. – Все в курсе, что с тобой случилось.
Я оторопела. Как можно заявить такое после «не беспокойся»?! Она считает, что это хорошая новость? Я проглотила столько книг, фильмов и телесериалов, в которых мне твердили, что по-настоящему сильную женщину не может сломить уход мужчины, что от слов Жозианы глупейшим образом почувствовала себя униженной. Я лузер, я ущербная, я та, на кого косятся с сочувствием, думая про себя: «Бедняжка, ее бросил парень». Та, на кого люди, счастливые в любви, смотрят свысока. «Боже мой, – подумала я, идя через большую серо-белую гостиную, огромные окна которой выходили на реку, – надо будет поговорить об этом с Жюли Вейе».
– Выпьешь виски? – спросила Жозиана тоном заботливой мамочки. – Твой отец его очень уважает, когда надо взбодриться.
– Это мои корни, – объяснил Билл, отчего я прямо-таки закатила глаза к небу. Он проявлял так мало интереса к своим ирландским корням, что даже так и не выучил толком английский. Но склонность к виски соответствовала его представлению о человеке, обладающем властью.
– Знаешь, что? – ответила я Жозиане, не обращая внимания на отца. – Не откажусь.
Жозиана повернулась к единственной в доме «библиотеке», где за фальшивыми корешками книг скрывался бар.