Василевс правду сказал: одно крещение не делает народы равными. Нужно три крещения, он сказал: твоего деда, отца и тебя самого. Хорошо, пусть. У нас есть время, мы подождем. Если нас не пускают в Золотые ворота, мы уйдем, но оставим свой щит – на память и как обещание вернуться. Через калитку для рабов мы в чужой богатый дом не полезем.
– Постой! – Эльга подняла руку, мучительно пытаясь вспомнить, что говорил ей патриарх. О чем-то таком он говорил, что сходилось с ее мыслями. – Ни эллина, ни иудея… ни свободного, ни раба… о чем это?
– Сие речи апостола Павла, – ответил Ригор. – «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского; ибо все вы одно во Христе Иисусе»[42].
– Вот видишь! – Эльга наконец ухватила свою мысль за хвост. – Если мы – христиане, значит, и мы равны грекам. И не должны служить им, как несвободные. И несправедливо, если они отказывают нам в правах равенства перед Богом.
– Так то христиане! – Ригор всплеснул руками, выходя из терпения. – Но как русы-язычники станут христианами, если ты отказываешь от построения церкви!
– Знаешь, отец! – Эльга коснулась его рукава. – Мне будет очень трудно объяснить русам, что они должны стать рабами Божьими и в том найти свое блаженство. Может, я до конца жизни с этим не успею. Но никому и никогда не под силу объяснить им, что они должны стать рабами греков! И вот этого не будет никогда. Мы будем ровней христианским народам, а не слугами их. Не сразу, но будем, а кто раз на колени встал, тому подняться трудно. Пусть Иисус мой отец, но земля Русская – моя мать, а мать и Бог велел почитать. От нее я вовек не отрекусь, и пусть Господь меня судит!
* * *
Золотые львы шагали вереницей по полю паволоки, разложенной на ларе. Глядя на них, Эльга так ясно видела перед собой все оставленное позади: мраморные палатионы, светлые крины, алые «пунические яблоки» в саду, зеленоглазую царевну Зою, что сквозь них едва просвечивала изба на Святой горе. В следующие дни после приезда в Киев Эльга неспешно разбирала свои тюки и укладки. Их сложили в клети, и теперь отроки приносили по одной. Княгине помогали бывшие спутницы: как ни хотелось Ярославе и Володее поскорее отправиться домой, Эльга не велела им уезжать раньше пира. На этом пиру, который чуть раньше или чуть позже дать придется, ей очень пригодятся женщины, одетые в роскошные греческие паволоки. И чем их будет больше, тем лучше.
Два дня искали и тесали подходящую колоду – чтобы годилась по ширине и не качалась на дощатом полу. Глядя, как челядины ее устанавливают у стены между двух укладок, Эльга тайком вздохнула по ровным мараморяным полам палатиона Маманта. Но вот колоду покрыли куском полотна и водрузили на нее «Пастыря». По теплому времени дверь в другом конце избы и оконца открыли, в полутьме белый мармарос загадочно мерцал, но разглядеть изваяние было трудновато. Совсем не так эти вещи смотрелись на галереях и в палатионах, полных света!