– Ой, бабы! – Соловьица выбежала на середину избы и развела руки, будто пытаясь загородить спорщиц друг от друга. С ее крупным телом это нетрудно было сделать. – Бросьте мякину молотить! У всех дитяти умирают – и в утробе, и при родинах, и после! У крещеных умирают, у некрещеных умирают, у угорских баб умирают, у хазарских умирают! Вон, у нас на улице ниже Карнуй живет, у него в дому летошний год две жены мертвых родили. Судьба наша бабья такая! Коли хоть один бы бог мог уберечь, все бы бабы только ему и молились!
Эльга с благодарностью посмотрела на нее: здравый смысл опытной женщины утишил смятение в мыслях. Но тревога не утихала.
* * *
Соловьица ушла восвояси, Эльга приказала держать ворота двора закрытыми и никого незваного не пускать. Отроки подняли Пастыря и вновь возрузили на колоду. «Прости, родной!» – мысленно обратилась к нему Эльга, погладив складки мараморяной туники. Неприветливо Пастыря Доброго встретила Русская земля.
Пробовали молиться, но тоска и гнет на сердце не отпускали. Через оконце долетал неясный шум за тыном, но Эльга старалась не обращать внимания: любопытные еще долго не уймутся. Шли бы работать, будто дела никому в городе нет!
Заглянул Зимец:
– Воевода пришел!
Женщины обернулись к двери: вошел Мистина. И тут они невольно встали, изумленные: на нем была кольчуга, на плечевой перевязи висел меч, а судя по легкому стуку о дерево, в сенях остался отрок с воеводским щитом и шлемом.
– Отец, ты на кого исполчился? – ахнула Ута.
– Да я не один, я со всей дружиной, – Мистина взглянул на Эльгу. – У двора пришли дозор нести. А то народ сильно раздухарился, как бы не вышло беды.
– Что?
– Болтают по городу, что у тебя тут болван каменный, из греков привезен, а из-за того болвана княгиня молодая мертвое дитя родила.
У Эльги что-то оборвалось в груди, похолодели жилы.
– Кто такое говорит? – выдохнула она, прижав к сердцу стиснутый кулак.
– Кто говорил, того уже заткнули. Но слух не поймаешь. Перед воротами у тебя пол-Киева толчется. Увидят отроков оружных – присмиреют. Может быть…
Эльга направилась к двери: Мистина хотел ее остановить, но она вышла во двор. Под навесом и впрямь сидели двое Мистининых отроков-оруженосцев; при появлении княгини вскочили. Высокий тын мешал увидеть, что делается снаружи, но ясно доносился гул большой толпы – возбужденной и разозленной.
– Это что же, – Эльга обернулась к вышедшему за ней свояку, – они меня винят, что у Прияны дитя умерло?
– Говорят, греки изурочили[55] княгиню, то есть тебя, а ты – молодую, – прямо отрезал Мистина. Вид у него был злой и раздосадованный: сбывалось то, чего он опасался. – Что у тебя в дому две навки-лихорадки на досках начертаны, и от них пойдут по городу всякие беды. Говорят даже, что теперь ни одна баба живого не родит, а спастись одно средство: доски и болвана каменного в Днепр сбросить.