Она хотела вести Русь по пути Христа, чтобы сделать ее светлее и сильнее. Чтобы и сюда упали хоть капли того золотого дождя, что уже пролился над Греческим царством и принес научилища, излечилища, странноприимные и сиротопитательные дома, механику, риторику, грамматику и даже оживающих золотых львов. Чтобы дать каждому закон любви и доброты, освещающий путь во тьме жизни. Сделать каждого частью единства более широкого и могущественного, чем свой род и предки. Но пока вокруг нее сгущалась тьма, и она брела в этой тьме, держа на руках Русь, будто свое дитя. Какая мать не отдаст ребенку все, даже жизнь? Даже душу…
Но ведь Авраам для Бога готов был пожертвовать и своим сыном. И тогда его спас сам Бог, видя преданность старца. Так что же – ничего не делать? Отпустить свой народ и державу тонуть в кровавой мгле смуты? Которую сама она не увидит, потому что погибнет первой – вместе с девятилетней дочерью и всеми домочадцами? Родичами и воеводами, которые вступятся за нее?
Решиться на это в надежде, что в последний миг Господь через ангела своего отведет руку с ножом?
Нет. Решаться на это надо без надежды. Какая ценность в даре, если его предлагаешь, зная, что останешься при своем?
У дверей раздался шум.
– Воевода Асмунд пришел! – донеслось из сеней.
Эльга подняла глаза. Вошел Асмунд – здоровенный, суровый на вид, с немытыми седеющими волосами и свалявшимися косичками в давно не чесанной бороде.
Ну вот. За этим разговором ей не донесли, что большая дружина прибыла.
– Цела будь! – приветствовал брат-воевода сестру-княгиню и сразу перешел к делу: – Мне Свенельдич рассказал. Мы собрались. Ты идешь?
– Я иду. – Эльга встала.
* * *
«А ты помнишь, архонтисса, каковы смертные грехи, что человека от Бога отдаляют и благодати лишают?» – когда-то давно спрашивал ее Полиевкт, когда они прогуливались по галерее патриаршей схолео при Святой Софии.
«Помню», – отвечала она.
«А первый какой?»
«Гордыня».
«А почему?»
Патриарх тогда не дал ей ответа, желая, чтобы архонтисса Росии подумала сама. И она давно уже поняла почему. Чтобы верить в Бога и повиноваться Богу, надо отказать своему уму в праве решать, что хорошо, а что дурно. Надо верить слову Божьему и исполнять заветы. Тогда спасен будешь. А пока ты думаешь, пытаешься умом проверить, хорошо ли заповеданное Богом, подходит к твоей жизни или не подходит, – ты не следуешь за ним.
В Константинополе ей рассказывали, что уже лет двадцать на другом берегу Босфора, в городе Халкедоне, спасается на столпе некий отшельник, по имени Лука Столпник. Возложил на себя обет молчания, а чтобы не нарушить невзначай, держит во рту камень. Здесь, в Киеве, Эльге иной раз казалось, что только так и можно спасаться – стоя на столпе и держа во рту камень. Не имея никакой связи с землей и людьми, на ней живущими. А когда приходится делать выбор между своей праведностью и миром в Киеве – тут хоть залезь на тот столп, где царь Устиян медный стоит, – не поможет.