Лицо у этого романиста было туповатое.
К удивлению Сережи, роман молодого человека не лишен был некоторой изобразительности. Автор не без удовольствия описывал в заключительной главе, как его герой, которым он, по-видимому, искренно любовался, соединяется с двумя женщинами в течение получаса времени, причем успевает объяснить обеим своим любовницам, что он предается половым излишествам исключительно из презрения к нравственности, а не по каким-либо иным причинам. Женское белье и все прочее было описано с натуралистическими подробностями.
Сережа с изумлением заметил, что роман весьма нравится «отчаявшимся».
Когда Сладкоместов окончил чтение, все поспешили выразить свое одобрение. Ученик театрального училища, Кисников, молодой человек лет семнадцати, у которого язык худо помещался во рту, сказал, что роман великолепен, что в нем много «темперамента». Гимназист Курченко, самый юный из присутствующих, заметил, что «Сладкоместов за пояс заткнет самого Золя». Гимназистка постарше, Зоя Фламина, объявила, что она в восторге от героя, но что она в жизни еще не встречала таких и очень боится, что ей и не придется познакомиться когда-нибудь с подобным человеком. Эта Зоя Фламина была недурненькая блондинка, с алыми капризными губками и с весьма развитым станом. Другая гимназистка, Таня Любушкина, совсем еще девочка, бледненькая и худенькая, с как бы испуганными глазками и с виноватою улыбкою на ребяческих невинных губах, призналась, что роман ей тоже очень нравится, но что она не понимает, почему герой все-таки не застрелился в конце концов. «Лучше, чтобы он застрелился».
— Я думаю написать еще роман с тем же героем. И там он застрелится, — утешил гимназистку Сладкоместов.
Псонин говорил довольно долго, удивляя Сережу своим голосом. Он присоединился отчасти к мнению маленькой гимназистки. В самом деле, напрасно герой Сладкоместова не покончил с собою. Тогда яснее была бы идея.
— Мы, ведь, так рассуждаем, — сказал Псонин, обращаясь к Сереже: — Современное научное знание окончательно уничтожило веру в божество, а следовательно, во всякие абсолютные идеалы. Нравственность — не более, как предрассудок. Поэтому всякие препятствия, которые общество ставит тому, кто желает наслаждаться, суть нечто враждебное новому человеку. Новый человек будет наслаждаться во что бы то ни стало. Но так как рано или поздно ему грозит смерть, то, во избежание этого насилия над ним со стороны природы, он должен сам своевременно и самовольно застрелиться. Мы называем себя «отчаявшимися» лишь иронически. В сущности мы вовсе не отчаялись. Напротив, мы в жизни победители, а не побежденные.