— Пока могу только сказать, что я не уверен в универсальности вашей теории, — ответил Алексей. — Не будем брать далёкие страны, обратимся к России. Я уверен, что в России была другая идея, и она точно — не обустройство существующего. Один мой друг недавно высказал мысль, прямо противоположную вашей, — о том, что в России, постоянно стремясь к чему-то новому и более совершенному, не только не обращали внимание на жалкое настоящее, но и с лёгкостью сами его разрушали или позволяли разрушать, если случались войны и прочие напасти.
— Поверьте мне, ваш друг неправ. Беда России — в её огромных размерах и малой заселённости. В тех же «степях», как говорит Эмма. Поскольку добротного камня на вашей равнине никогда не хватало, люди были вынуждены строить деревянные избы, даже дороги мостили брёвнами — а разве дерево может создать завершённость, если через какое-то время всё приходится начинать заново?
— Но вот церкви в России строили почти всегда каменными. И крыли золотом — «чтобы чаще Господь замечал», как у нас говорят, — заметила Мария.
— Вы абсолютно правы, — поспешил согласиться с ней Каплицкий. — Через обустройство, даже сверхобустройство сакрального пространства русские люди сумели сверхразвить одну из своих исконных и общих для всех нас общеевропейских черт. Эта черта — вера в то, что на Земле может быть создана какая-то часть Божьего Царства. Для русского человека эта вера локализовалась в постройках церквей и монастырей, которые с лёгкостью переживали века, а вот у западных европейцев она имела возможность выплескиваться и на другие объекты, среди которых протекала повседневная светская жизнь. В маленькой и густонаселённой Европе развитие этих объектов было делом посильным, пусть и небыстрым. Однако прошли века — и вот сегодня мы видим результат…
Алексей хотел что-то возразить, однако Каплицкий не дал ему этого сделать.
— Подождите, я очень прошу вас позволить мне закончить мысль. Я ведь вовсе не собираюсь петь Западу панегирик. Ведь всё, чем мы все только что восхищались, — с этими словами он повернул голову и окинул взглядом изумрудную долину, — на самом деле — обречено.
На какой-то миг воцарилась тишина.
— Почему вы так считаете? — недоумевающе спросил Алексей.
— Потому что в европейцах есть одна очень важная черта, без которой не удалось бы создать Европу такой, какой мы её знаем и любим. И правда состоит в том, что поскольку всё меняется, то сегодня эта самая черта начинает мешать развитию, становится помехой на пути любых улучшений.
— Что же это за черта такая?