Вот дама слушает с таким вниманием молодого чтеца с рыжими усиками. Дама в нарядном белом атласном платье. И как все хорошо, натурально в этой простой, натуральной картинке. Как хорошо блестят на солнышке мелкие складки платья, как играет солнышко на полу и вырезывается кружками, как блестят пуговицы на кафтане молодого человека. И блестят также длинные вазочки и бокалы на полочке, — а кошка, серая кошка, сидит, умывается на солнышке и бегают, играют вокруг неё котятки. Уморительные, милые котятки!
А вот трактирчик, простой деревенский трактирчик, и так весело пируют в нем эти красненькие мужички, так уморительно пляшут они под звуки скрипки, на которой играет толстый музыкант, с бородой, стоя на опрокинутой кадке.
А вот маленькая старушка считает деньги — и состроила такую серьезную мину, а оборки и складки огромного чепца заслоняют её маленькое личико, и все оно само собрано в маленькия складочки.
А вот рынок и толстая, чистенькая, гладко зачесанная барыня торгует большую белую курицу у старенького мужичка; а мужичек обложился репой, морковью и редисками.
А вот ученый химик в его большом, большом кабинете, и как блестят все баночки в этом кабинете — маленькия реторты и большие колбы, медные кастрюли и чашки, — а сам химик, с большой бородой, с очками на носу, в высокой, остроконечной шапке, так серьезно варит какой-то состав и дует на огонь маленькими мехами…
А вот собаки… О, какие уморительные песики! и как они хозяйничают в несчастной кухне — трудятся над фазанами, теребят уток, грызут и ворчат!..
Но мимо, мимо!.. Не хочется расстаться с этой уютной, любимой комнаткой, — а там, впереди, комната еще более любимая. Вся она уставлена высокими дубовыми шкафами, — и солнце так покойно светит сквозь длинные, узкие, узорчатые окна, сквозь опущенные темные шторы. А в шкафах — целый рай! — Книги, книги без конца — в раззолоченных сафьянных переплетах.
Там между шкафами, под балдахином, в стеклянном шкафчике, сидит слуга-философ, покинувший свою родину, и мирно поселившийся на берегу голубого, красивого швейцарского озера. Он сидит, опустив в глубокой думе свою умную голову, сидит в сером кафтане с большими перламутровыми, светлыми пуговицами и в серых полосатых чулках, но, если отворяют дверцы его стеклянного шкафчика, он тихо поднимается со своего стульчика и кланяется отворившему. Гризли помнит, как она боялась этой куклы, когда была очень маленькая. О, теперь она не боится её; она очень любит эту смешную, кланяющуюся куклу: ведь она прочла всего «Эмиля» и многое поняла своим чутким сердцем. Но больше она любит бюст этого философа, большой мраморный бюст, который стоит тут же, на одном из шкафов; она любит смотреть на его доброе, думающее лицо, на его большие суровые губы.