Надя добросовестно ухаживала за своим подопечным, пока не открылось наследство и не стало ясно, что получит она дырку от бублика, а не долю в квартире, как обещала ей Васина мамаша.
Узнав, что все наследует Вася, а она еще должна, как опекун, проследить, чтобы ни в коем случае не ущемили его интересы, Надя впала в ярость. Некоторых эпитетов, которыми она крыла покойницу, мне не приходилось слышать даже на зоне.
Понемногу до нее начала доходить страшная правда, что квартиру она не получит ни при каких обстоятельствах. Вася недееспособен и может выступать наследодателем, но не завещателем. Даже если получится каким-то образом заставить его выразить свою волю, она не будет учтена.
За Васей наследуют только родственники, а при отсутствии таковых имущество становится выморочным. Все. Точка.
Напомню, речь шла о роскошной четырехкомнатной квартире в центре города с потолками три с половиной метра и множеством подсобных помещений, так что негодование любовницы было мне по-человечески вполне понятно. Я даже составил завещание в пользу ее детей, чтобы немного подсластить пилюлю, но что моя однокомнатка на фоне Васиных хором? – всего лишь жалкий паллиатив.
Она никак не хотела успокоиться и примириться с тем, что куш уплывает из рук. Я давал ей денег на адвокатов, но все они в один голос говорили – любая попытка опекуна присвоить себе имущество опекаемого незаконна, и если вдруг даже и прокатит, то в дальнейшем с легкостью может быть опротестована.
Наде не возбранялось совершать только сделки, улучшающие жилищные условия подопечного, но он и так жил один в огромной квартире, куда там дальше улучшать?
Между тем здоровье Васи, подточенное девятью годами пребывания в психиатрической больнице, продолжало расстраиваться. Надя неплохо о нем заботилась, кормила, мыла, но не водила на прогулки, не приглашала врачей, не давала витаминов, и бедняга потихоньку хирел. Когда он совсем перестал двигаться, Надя вдруг перепугалась.
Ей стукнуло в голову, что органы опеки могут обвинить ее в ненадлежащем исполнении обязанностей, и тогда у нее отберут дачу, полученную от Васиной матери по дарственной, потому что условием дарения был добросовестный уход за сыном.
Не знаю, какой жареный петух клюнул ее в голову, когда она предложила идею подмены. Васю, сказала она, давным-давно никто не видел, он сидит в квартире как призрак. Участковый психиатр, наблюдавший его, уволился, теперь там совсем другая тетка, которой вообще на все плевать. Терапевт, часто бывавшая в доме при жизни матери, ушла на пенсию, а больше никто не знает Васю в лицо. Мы с ним внешне немного похожи, не настолько, чтобы знакомые принимали нас одного за другого, но фото в его паспорте вполне мне подойдет. «А муж?» – спросил я и получил ожидаемый ответ, что этот идиот не узнает ничего, что не похоже на пиво и футбол. Он был недоволен решением жены принять опекунство, и дача ему тоже не нужна, поэтому сказал, если ей надо, пусть сама обслуживает дурака, а он пальцем не шевельнет и детям не позволит.