Дворец был как обычно наводнен шумными туристами.
Но от нас с Фарухом их оттирали ловкие охранники, и двигались мы практически в уединении, никем не тревожимые. Порой мне казалось, что сейчас я услышу шорох шелкового платья, и из покоев гарема выйдет Хюррем-султан в своей диадеме – прекрасная, коварная, умная, благородная, дающая и отбирающая. Женщина, о которой Великий Сулейман сказал: «Я управляю миром на трех континентах, но, оказывается, я не могу управлять любимой, которая поднимает восстание в знак своей любви!»
Фарух Гюлар, облаченный в снежно-белые брюки и яркую рубашку, петушился от гордости: еще бы, сумел организовать для дорогой гостьи эксклюзивный осмотр главнейшего стамбульского памятника культуры!
– Вы, европейцы, – разглагольствовал мой спутник, прогуливаясь со мной под руку по прохладным залам дворца, – боитесь проявлять эмоции – восхищение, увлеченность, радушие! Вам отчего-то кажется, что таким образом вы проявите свою слабость, продемонстрируете уязвимость. Вы держитесь сдержанно и холодно, однако в критический момент ваше воспитание и моральные нормы не позволят вам предать человека, который вам доверился, даже если вы ничего ему не обещали и никак не демонстрировали привязанность. Вы холодны и постоянны, как ваши северные скалы. Мы же, люди восточные, южане, не боимся показаться смешными или жалкими – открыто улыбаемся, восхищаемся, поражаем своим дружелюбием и гостеприимством. Однако горе вам, если вы решите по-настоящему поверить нашей сладкой улыбке!
– То есть вы опасный человек, господин Фарух? Доверять вам не стоит? – лукаво спросила я.
Пожалуй, следовало подпустить этого раздувающегося от чувства собственной значимости турка поближе – слегка пофлиртовать, поддразнить. Такие темпераментные прилипалы и увлеченные сплетники могут быть иногда очень полезны. Их никто не принимает всерьез, не обращает на них особого внимания. Но они, как выясняется часто, уже везде успели побывать, все видели, все знают и обладают порой информацией куда более ценной и эксклюзивной, чем иные сознательные проныры.
– Я? – ахнул Гюлар, обернувшись ко мне. – О, нет! Я – продукт нового века, дорогая моя. В детстве получил традиционное воспитание, а образование завершал в Европе. Я – промежуточное звено, яркий представитель нашего с вами печального времени, которое вернее было бы назвать безвременьем.
– Восточную велеречивость вы, однако, уж точно не утратили, – заметила я.
Гюлар, расплывшись в довольной улыбке, благодарственно наклонил голову.
Мы прошли в сводчатую комнату, отделанную расписной плиткой. Под арками потолка сплетались причудливые золотые узоры. Вдоль стен тянулись низкие диваны.