Узнав, что предстоит длительная командировка в Москву, он сразу же позвонил Инне, договорился о встрече по приезде, уговорил мать собрать какие-то подарки. Она, правда, хваталась за сердце и ныла:
– Не ходи к ней, заклинаю тебя! Порочная она девка, все испоганит, все разрушит.
Но он только плечами пожал – какая там девка, ей уж за тридцать давным-давно. Они сто лет не виделись, сдался он ей, жизнь его разрушать. Теперь вот выходит, что мать некоторым образом была права – визит к двоюродной сестре обернулся неожиданными проблемами. Правда, ее-то вины в этом нет, но разве от этого легче? Ладно, нужно все-таки подняться, извиниться перед Вероникой, как-то замять все это с Инной и по-быстрому делать ноги.
Володя приоткрыл глаза и огляделся, оценивая ситуацию. Солнце озаряло просторную комнату, разноцветными зайчиками сияло в застекленных рамках с фотографиями на стенах, весело прыгало на краешке хрустальной вазы на столе. Вероника, почти обнаженная, в накинутой на плечи его рубашке, освещенная утренними лучами, стояла на подоконнике, пыталась, приподнявшись на носки, дотянуться до форточки. Ее бледно-золотые, рассыпанные по спине волосы в солнечных лучах отливали каким-то неземным сиянием, которое, казалось, окутывало всю ее легкую, гибкую фигуру. Тонкие, хрупкие руки, вскинутые кверху, казались особенно нежными, беззащитными. Под коленкой сквозь тонкую, тепло-розовую кожу виднелась синяя жилка. Ника дотянулась до края рамы и стала потихоньку тянуть ее на себя, стараясь, чтобы рассохшееся дерево не скрипнуло, и оглядываясь на Володю – не разбудила ли.
У него перехватило дыхание. Эта женщина, такая красивая, чуткая, одинокая… За что он с ней так – бежать, исчезнуть, наврать с три короба. Она ведь не виновата, что он повел себя как козел последний. Чем-то он зацепил ее, наверно, чем-то тронул, она ему поверила. Ведь не стала бы просто так, за здорово живешь тащить почти незнакомого мужика к себе в спальню.
Володя пошевелился. Ника обернулась:
– Разбудила все-таки? Прости, пожалуйста!
Она легко спрыгнула с подоконника и остановилась у окна, глядя на него и улыбаясь.
– Ника, это ты прости меня, ради бога, я вчера должен был тебе сказать… – нерешительно начал Володя.
Женщина покачала головой, приблизилась к нему и приложила нежную, душистую ладонь к его губам.
– Что ты женат, – закончила она за него. – Володь, я ведь ничего не прошу. Ты просто заходи иногда, если станет одиноко. В Москве плохо одному.
Она зябко передернула плечами, прошептала: «Холод какой, когда же отопление включат» и змейкой нырнула под одеяло, прижалась к его горячему со сна телу. Он даже возразить ничего не успел. Почувствовал кожей ее грудь, плоский вздрагивающий живот, ноги. Ладони ее коснулись волос, погладили шею, лицо. До чего же гладкие, мягкие руки – он никогда еще не видел таких, словно она посуду в жизни не мыла. Володя шумно выдохнул и прижался губами к ее запястью… Не может он сейчас ее бросить, потом, после, как-нибудь все уладится. Все равно, семь бед – один ответ.