– Он заболел, – произнесла мать, вновь появившаяся в дверях с тарелкой манной каши в руках.
Сегодня шестнадцатый день. Вот уже третьи сутки я черпаю из тарелки манку, помешивая ее по часовой. После брокколи это мое самое любимое блюдо. Я снимаю слой за слоем, пока со дна на меня не начинает смотреть Гуфи. С тех пор как я заболел, я получаю на завтрак манную кашу и вообще все, что захочу, например горячий шоколад, потому что мать знает, что я не очень верю в пользу чая. Отец, разумеется, сторонник того, чтобы я пил его травяные настои. «Я буду сосать таблетки, если ты не будешь приставать ко мне со своим чаем», – сказал ему я. Он согласился, взял сумку и понял, что можно отправляться играть в гольф.
На обед меня ожидают прочие любимые блюда. Мать изменила для этого свой рабочий график; ее шоу-рум, в котором выставлены на продажу эстетичные, но совершенно непрактичные предметы мебели, находится в нескольких минутах пешком от нашего дома. Стоит мне заслышать ее шаги, как я бросаюсь под одеяло и достаю из-под подушки единственную пережившую разгром книгу – учебник по химии. Сосредоточенно читаю и показательно морщу лоб. Мать ненадолго заходит, открывает проветрить фрамугу, отодвигает в угол одинокую тумбочку и спрашивает, как я себя чувствую. «Уже могу курить», – отвечаю я. Она надеется, что я встану и продемонстрирую ей это, что мы вместе постоим у окна. Тем не менее оказывать подобных услуг я не собираюсь.
Я все же сжалился и выкурил с ней по одной – позавчера, вчера и сегодня. Давать и принимать. С отцом у меня иные отношения. Диагноз и сопротивление.
– Состояние, близкое к смертельному, – говорит он, имея в виду количество моих физических нагрузок.
– Грубоватая оценка, – возражаю я; обычно ему приходит в голову нечто более остроумное.
– Наиболее близкое к попавшему под машину оленю, – добавляет он.
– Затишье перед бурей, – бубню я.
– Поначалу сердце оленя бьется не спеша, – продолжает он, – чтобы организм расходовал как можно меньше сил. В решающий момент оно застучит, чтобы доставить последние молекулы кислорода в затуманенный мозг. И будет ускоряться, пока изувеченное тело не испустит последний вздох.
– Что ж, – говорю я и чешу под мышкой.
– Пневма, – произносит отец, очерчивая в воздухе нечто круглое, что должно напоминать душу. Ну вот, уже лучше.
Он навещает больного сына раз в сутки. Рутинное действие, приносящее успокоение всем участникам. Разнообразие вносит погребенный под горой одежды смартфон, постоянно звонящий и вибрирующий. Некоторое время назад снова появился Ян, наверняка хочет поделиться тем, как идут экзамены, и сообщить, что, будь я с ними, я бы одолел их шутя. Я не беру трубку. И не говорю, что для меня суть не в том, чтобы их сдать, это любой дурак может. Нет, не говорю. А может быть, он хочет высказать мне что-то по следам прошедшей вечеринки, что я вел себя неправильно, например, и мне все же стоит извиниться. На что я мог бы возразить, что уже сделал для себя выводы, если он еще не заметил.