Лето прошло во мраке. Теперь мир снаружи не дает тепла, и на полную мощность гудит отопление. Животное все реже прячется от меня. Я кладу ему возле кучи белья разные вкусности, и мы миримся. Мать рада, что в последнее время я питаюсь здоровой пищей. Не врубая свет, я включаю мониторы. Пишу на листке: «Каро, мне салата: одуванчика, горошка (дикого и обычного, листочки), подорожника, тертой морковки и морковной ботвы. Целый ящик, пожалуйста. Через пару дней еще кабачок, свекольной ботвы, каркаде, настурцию, немного укропа, эстрагона, мяты, вареную картофелину». Прикрепляю второй листок: «Не удивляйся, я страшно голоден. Попробую все, что мне раньше не нравилось. Твой малыш». Она считает, что стоит ей откормить меня до здорового состояния, как я скоро покажусь снаружи. Но я еще не готов. Пока у меня нет оснований сказать, что я этого хочу.
Свершилось! Рептилия впервые забралась мне на грудь. Наверное, она голодна, потому что облизывает мой палец. Я резко поднимаюсь, но животное не боится меня, и стоит мне снова улечься, как оно опять на меня взбирается. Нашло мой палец и грызет его. Яростно скребет когтями по полу, будто моя комната – это такой же ящик, в котором оно приехало сюда, только побольше. Я терплю, поскольку чувствую себя виноватым. Мне кажется, что оно ласково покусывает меня, пока я не ощущаю, что из пальца пошла кровь. Боль пронзает меня, достигает каждого уголка моего тела, взрывается в пальце, но я стараюсь подавить крик. Адреналин несется по жилам, очертания комнаты вспыхивают перед глазами.
– У тебя все в порядке?
Наверное, я все же кричал. Я протираю глаза. На грудь давит вес игуаны, лижущей мое лицо длинным шершавым языком.
– Все в порядке, папа, – отвечаю я, хоть и не уверен, что ему там снаружи слышно.
– Отсюда так не кажется, – замечает он. – Ты же не собираешься причинить себе вред?
Игуана продолжает драить языком мою шею в одном и том же месте.
– Если ты не прекратишь, я вхожу!
Все в порядке, пытаюсь ответить я и не могу – зверь навис надо мной и не дает дышать. У меня все отлично, хочу я сказать, можешь не волноваться, я справлюсь. Я на верном пути, я всего себя посвящаю тому, чтобы обрести новую форму, новые, острые черты, как ты и говорил, это ведь так важно.
– Что это за звуки? Тиль, мне не до шуток!
Шея горит огнем. Кажется, рептилия собирается прожечь в ней дыру, чтобы я уж точно не смог произнести ни слова. Я хочу сказать отцу, как я рад слышать его голос. Как я скучал по нему, как скучал по нему самому. По тому, как он запускает пальцы в волосы, как сидит за столом и ест огурцы. Как он всегда гордился мной, что бы я ни сделал. Как посмеивался, когда меня в школе ругали за поведение, как толкал меня в бок, пока никто не видит, и, улыбаясь, трепал по голове. Что мне предстоит забыть все это, ведь забвение – это самое важное.