После аптеки я еще немного прошелся, чтобы не создавать видимость целенаправленного выхода в аптеку, а затем вернулся в номер.
Смысл моих манипуляций и покупок был прост. Встреча с капитаном НКВД в форме, предупредившим о поездке, заставила меня задуматься о гарантиях сохранности документов. За последние несколько дней я немало экспериментировал с различными вариантами перемещения и выяснил одну интересную закономерность. Никакой предмет, не относящийся к моей матрице, переместить вместе с собой было невозможно. За исключением того, что на мне надето. Очевидно, одежда автоматически становилась частью матрицы, к тому же я спокойно мог ее менять мысленным приказом, если был в состоянии четко себе представить то. что я хотел. С одной стороны, это было очень удобно - не надо было заморачиваться со стиркой. Но, с другой, максимум того, что я мог взять с собой должен был умещаться в карманах. Так что мой давешний отправитель-искуситель слегка слукавил. Ограбить Форт-Нокс при желании я всем же мог, но для этого пришлось бы перетаскать 17-ти килограммовые слитки в своих карманах по одному-два. Для личного использования это было бы немало, но для государственных проектов - ничто. А потому я задвинул эту идею далеко и надолго. Применительно к моей нынешней ситуации меня волновал портфель. Я, конечно, не собирался демонстрировать свои возможности перед чекистами. В первую очередь потому, что мне было бы жалко их самих. Едва ли кто-то из них остался бы на свободе после того, как увидел меня, растворяющимся в воздухе. Соответственно, ничего страшного в бумагах в портфеле не было. Но только в том случае, если бы меня действительно повезли прямо к Сталину. А в гарантированности именно этого варианта я как-то засомневался. От Вождя вполне можно было ждать какой-нибудь проверочной пакости. В таком случае пришлось бы уходить. И при этом портфель оказывался трофеем тех, кто меня вел. А это мне было совсем не интересно. А потому я решил, что бумаги все время должны находиться при мне. Я распределил исписанные листы примерно на две равные пачки, задрал штанины (Слава Богу по нынешней моде они были достаточно широки) и принялся пластырем приматывать листы к ногам. Посмотрел по завершении этого действа на себя в зеркало, прошелся по номеру и решил, что все нормально. Оставалось только ждать.
Как же права оказалась моя интуиция.
Сталин еще накануне вечером, получив последнее срочное сообщение о том, что в своей речи Гитлер действительно нелицеприятно и недружественно отозвался о СССР, поставил на том самом листке пятую галку и задумался. То, с какой точностью исполнились в срок все пять предсказаний, его слегка напрягло. Даже с учетом невероятности появления и последующего исчезновения этого неизвестного "Сидорова", а к тому моменту Сталин уже знал, что такого человека реально не существует, и что его совсем не удивило, он до самого последнего момента психологически надеялся, что всему происходящему найдется какое-то более или менее вразумительное и рациональное объяснение. Ему когда-то в ссылке довелось прочитать роман Уэллса "Человек-невидимка", так что даже невидимости его мозг пытался представить как неизвестное научное достижение. Что же касалось исчезновения, то в нем Сталин пока даже не был уверен. Ведь никаких железных доказательств этого феномена пока предъявлено не было, а одних слов самого Сидорова было мало. Он вполне мог невидимым выскочить из кабинета, когда в него заходил секретарь, и добежать до гостиницы раньше, чем было выставлено наблюдение. В последующие дни Сидоров по докладам вообще вел себя как нормальный человек, в котором нет ничего необычного. Наблюдатели лишь отмечали его интерес ко многим совершенно обычным вещам на улицах, выдававший его "неместность", которая могла быть вызвана приездом в Москву в первый раз.