Моя мать Марлен Дитрих. Том 1 (Рива) - страница 148

Поездка в те времена все еще была драматическим приключением, очень волнующим. Даже самый безразличный пассажир, а таких было немного, и тот испытывал посасывание под ложечкой, когда корабль был готов к отплытию. В классе люкс наступало время праздника. Даже наиболее привилегированные особы заражались этой атмосферой, беспокоясь только о том, что, если испортится погода, их бокалы с шампанским могут соскользнуть со стола для бриджа им на колени. Но даже это не было бы катастрофой, поскольку у каждого было как минимум два смокинга, а в крайнем случае можно было обойтись и фраком. Дамы брали с собой в каюту по меньшей мере шесть вечерних платьев, в то время как дюжины других лежали в чемоданах в трюме. Мать никогда не заботилась о таких вещах. Она ненавидела карточные игры и никогда в них не участвовала, свои бокалы с напитками надежно держала рукой за ножку, а ее смокинги и вечерние платья всегда висели наготове, на всякий пожарный.

Рези ключом из своей огромной связки — на каждом метка с названием и содержимым сумки — отперла «слонов» и теперь была погребена под лавиной белой оберточной бумаги. Началось великое распаковывание — «пока не пришла фрау Дитрих!» Это был мой шанс — скорей бежать, пока меня не призвали подавать ей подбитые ватой плечики.

Я до сих пор помню чувство возбуждения, которое охватывает тебя, когда идешь в разведку на новом корабле. О, я знала, что за пределы первого класса меня не пустят. Большая экскурсия будет потом, о ней специально для меня договорился капитан, а проведет ее старший помощник, блестящий офицер при полном параде, в галунах и всем прочем, и тогда уж меня попотчуют такими деликатесами, как посещение машинного отделения — так это было и на «Бремене».

А сейчас я сама по себе, и это лучше всего. Первым делом я спускаюсь в главное фойе. «Европа», гордость германского флота, родная сестра «Бремена», который впервые отвез меня в Америку, была очередным гимном тому, что позже станет считаться архитектурным стилем нацистской Германии. На самом деле корабль был прусским до мозга костей и существовал задолго до того, как его облюбовал фюрер. Массивный и мрачный, с множеством римских гирлянд, переплетающихся с вырезанными из дуба когтистыми орлами. В столовой первого класса можно было бы поставить целиком все «Кольцо Нибелунгов», и оно пришлось бы точно ко двору. Аура корабля отражалась и на его команде. В сороковые годы, когда «Уорнер бразерс» выпускала свои отличные фильмы с антинацистской пропагандой, актеры, игравшие гестаповцев, штурмовиков и командиров подлодок, всегда напоминали мне персонал «Бремена» и «Европы» тридцатых годов. Уверена, что все они в конечном итоге оказались где-нибудь на «Графе Шпее», сражаясь за Отечество. Но я о корабле: из-за узорчатой резины, покрывавшей коридоры и лестницы, корабль вонял как шинный завод. Это, а также легкая, но постоянная вибрация, было единственным, что напоминало о том, что ты живешь на корабле, а не в отеле. Фойе на главной палубе было забито народом. Стюарды в белых бушлатах и маленьких черных бабочках «Чаплин» бегали вокруг, раздавая огромные корзины цветов высотой со стулья; их фестончатые, в форме вееров, стенки и выгнутые ручки были украшены сатиновыми ленточками из реквизита Джаннет Макдональд в «Майском времени». Немецкие стюарды разносили эти цветы с несколько осуждающим выражением, как будто считали все это легкомысленной экстравагантностью.