– Чего тебе надо? – как у стенки спрашивает прошмандовка. Она посмотрела на меня, как на кусок поноса, и, прежде чем я успел ответить, добавила: – Я больше не хочу неприятностей, Эндрю, я уж тебе говорила. Пиздец. Да тебе должно быть стыдно показываться ей на глаза. – И она посмотрела на малышку.
Это был…
Это произошло случайно…
Эта сука – она виновата… ее ебаный рот, из которого несся весь этот пиздец…
Мне хочется съездить ей по скорченному еблу и выругаться, как матерится эта блядь при ребенке, но именно это ей и нужно, потому я собираю все силы, чтобы сохранить спокойствие.
– Я просто хотел кое о чем договориться, чтоб можно было ее повидать хоть иногда…
– Все уже оговорено.
– Ну конечно, оговорено тобой, я-то ничего не мог сказать… – Я чувствую, что сбиваюсь с темы, а нужно, чтоб все четко. Я просто хочу поговорить.
– Если не нравится, обратись к своему адвокату. Решение по данному вопросу принято, – медленно и четко выговаривает она.
Адвокат, о чем это она, какой еще, в пизду, адвокат, где я его возьму? Тут она увидела мудилу, ну конечно, это он, и потянула малышку за руку.
– Пойдем, папа за нами пришел… – И она скривила мне рожу. Ее слова режут без ножа. Как я вообще мог быть с ней? Видать, совсем рассудка лишился.
И вот он подошел, смотрит на меня, голова набок. Он остался таким же: не худой, но такой плоский, как будто по нему прошлись паровым катком. Спереди вид даже грозный, зато сбоку – как будто под дверь можно просунуть.
– Папа… – Малышка побежала ему навстречу.
Он подхватил ее и передал бляди, которую несчастного ангелочка научили звать мамой. Он что-то шепнул ей на ухо, она взяла ребенка за руку и отошла. Малышка обернулась и помахала мне ручкой.
Я хотел сказать, пока, доча, но слова застряли у меня в горле. Я помахал Жаклин в ответ и смотрел, как они удаляются и малышка задает свои детские вопросы. Хотя безграмотная корова едва ли сможет их понять, не то чтоб ответить.
Подходит он, он уже стоит со мной лицом к лицу.
– Какого хуя тебе надобно? – спрашивает. Но все это – шоу для нее, сам-то он трясется, в глазах – страх. Зато мне теперь охуенно, стоим тихонечко вдвоем, и мне заябись – впервые за долгое время.
Я смотрю на него. Я мог бы сделать его прямо здесь и сейчас. Он это знает, и я знаю, и мы оба знаем последствия. Меня прижмут. С одной стороны копы, с другой Дойлы. Вот это удача. Причем не только о себе приходится думать. Билли вот вписался за меня, и ему по подбородку полоснули за здорово живешь.
– Тебя уже предупреждали, не заставляй нас повторять, – сказал, тыкнул в меня пальцем и зачесал нос. Нервы. Видно, как слезятся его глаза. Один на один – это не его стиль. Как в прошлый раз: тогда приссал и теперь тоже.