Она взбила яичные белки, ее мысли были клубком эмоций, которые проносились с бешенной скоростью. С одной стороны, было облегчением, что ей теперь не придется притворяться, и она сможет вернуться к своей прежней жизни, которую создавала в течение стольких лет. Конечно, она уже не сможет быть точно такой же, как и раньше, но она смогла бы это пережить, самое главное, что она полностью сможет контролировать свою жизнь.
Однако, облегчение вызывала только одна сторона медали, поскольку присутствовал страх. Поскольку выходило, что она уже соврала Джоанне… однажды… и она боялась, что Джо не сможет простить ее на этот раз. Она же упорно настаивала в разговоре с Джо, что Мелвилл не был среди ее клиентов. Теперь Джо знала правду, как и весь остальной мир, и было бы трудно найти объяснение в длинном списке правды и полуправды.
Но облегчение и страх переплетались с сожалением. Да, Лондон была вынуждена признаться самой себе, что сожалеет, что больше у нее не будет повода встречаться с Дереком Эмброузом. Она отвергла все его ухаживания, поскольку считала это необходимым, но мужчина был настолько сексуальным и потрясающим, что она готова была себе признать, что была уже у него на крючке.
Она вздохнула, перемешивая муку с яичными желтками. В те краткие моменты… держа его за согнутую руку на мероприятии, или в его машине в ночной темноте, когда своей обжигающей кожей он касался ее, она получила представление о совсем другой жизни, жизни, о которой она даже не осмеливалась мечтать в ближайшие десять лет. Ее сердце болело от сожаления, что в дальнейшем такого больше не повторится, и теперь ей не стоит больше притворяться.
Тридцать минут и домашний хумус будет готов, но раздался звонок в дверь. Она смахнула остатки муки со штанов для йоги и майки, подошла к входной двери. На крыльце стоял мужчина, который и вызывал все ее сожаления.
— Можно войти? — спросил он, его глаза были более голубыми, чем обычно, оттеняемые цветом ярко-голубой футболки. Он был одет, можно сказать, небрежно, она никогда не видела его в таком виде — в потертых джинсах, обтягивающих его во всех нужных местах. Более выпирающих и труднодоступных местах, можно и так сказать. У нее тут же пересохло в горле, пока она окидывала его взглядом сверху-донизу.
Она подняла глаза на его лицо, как только поняла, что во без зазрения совести просто таращилась на него. Уголок его губ приподнялся с одной стороны в ухмылке, словно он точно прочитал ее мысли.
— Да, конечно, — наконец ответила она, отступив в сторону, пропуская его вперед.