— Не ори, — тихо сказал Брокман, — от крика убедительней не будет. С кем ты пьянствовал последнее время?
Филиппов назвал несколько фамилий. Это были в основном известные чекистам штабные работники.
— А случайных собутыльников не было?
— Нет.
— Врешь?
— Правда не было…
— Так… Еще вопрос, — сказал Брокман. — Ты расписывался в получении приказа?
Филиппов несколько секунд напряженно смотрел в одну точку, шевелил губами, потом безнадежно покачал головой:
— Нет, не помню…
— А Дунаева не могла подсунуть тебе, пьяному, тот приказ?
— Куда ей! — отмахнулся Филиппов. — Она баба добрая и глупая.
— А может быть, все-таки?
— Нет, нет, не думаю.
— Кто тебя с нею познакомил?
И этого Филиппов припомнить не мог. Устраивали как-то выпивку по-домашнему, пригласили знакомых женщин, пришла и Дунаева, с кем? — не до того было…
— Ну ладно, хватит. — Жмуря от дыма один глаз, Брокман, точно прицеливаясь, некоторое время смотрел на летчика. — Выйди-ка в коридор, посиди, вызовем, когда понадобишься…
Мнения разошлись. Воронько шумел:
— Судить сукиного сына! Совсем распоясался, думает, управы на него нет!
Величко считал, что Филиппов — человек хотя и распущенный, но честный и что его следует не судить, а проработать по партийной линии.
Алексей был согласен с Величко. Наказывать военного человека за дисциплинарные проступки — дело командования, а не ЧК.
— Я о другом думаю, — задумчиво проговорил Брокман. — «Приказ» Филиппов получил второго вечером. Расписывался за него или нет — не помнит. Наверно, нет, а человека, принесшего пакет, он, скорее всего, вообще не видел. Пакет, видимо, приняла хозяйка. Надо бы ее допросить, авось хоть приметы опишет.
— Допросить не долго, — заметил Воронько. Величко, задумавшись, смотрел в окно на зеленую ветку акации, которая терлась о подоконник. Алексей, насупившись, чувствуя себя неловко под пытливым, изучающим взглядом председателя, сказал:
— Я бы эту женщину пока не трогал.
— Почему?
— За ней надо незаметно понаблюдать. В тот вечер она была наедине с Филипповым… Я думаю: не нарочно ли она его спаивала? Вот и у вас, товарищ Брокман, было сомнение, что это она подсунула пакет…
— Пока будем следить, много времени уйдет, — возразил Воронько. — А кабы знать приметы, так я того типа за день, за два изловил.
— Что — приметы! — сказал Алексей, ободренный молчаливым вниманием Брокмана и Величко. — Приметы можно изменить, а если Дунаева шпионка, она все равно правды не скажет.
— Михалев прав, — заговорил Брокман, — в этом деле зацепок мало: сигнализация на берегу да история с Филипповым, и относиться к ним надо осторожно. Если Дунаева ни при чем, цена ее показаниям не велика: что она запомнила спьяну! Если же она не так проста, как кажется Филиппову, тогда ее допрос насторожит всю шайку, и с нею прекратят связь. Я придерживаюсь такого мнения: Филиппова мы сейчас отпустим. Его арест тоже может вызвать подозрение. Я позвоню в штаб, скажу, что политической подкладки в его действиях нет, и пусть они поступают с ним, как найдут нужным. А ты, Величко, предупреди его, чтобы не болтал о нашем разговоре. Будут спрашивать — пусть говорит, что песочили за пьянство, такое уже бывало… Впрочем, я сам поговорю с ним. Теперь насчет Дунаевой, — Он посмотрел на Алексея. — Раз надумал, сам и займись. Только помни: ей и присниться ничего не должно.