Или придумают что похуже.
- Хорошш-шо, - пробормотал тип. Затянулся - это я понял по звуку «п-пф».
Шаги отдаляются.
После нас заставил вздрогнуть взрыв хохота.
Выстрелы, и крик - надсадный, полный животной боли и ужаса.
Взревел мотор. Кто-то давал газу на нейтралке, мучил тахометр. Смешки, обрывки разговоров.
Мы для верности просидели в стоге еще какое-то время. Минут пять, или час - неизвестно. Все равно, что задержать дыхание и сидеть под водой: тебя разрывает нетерпение и недостаток кислорода в легких. Глаза кусал пот, сухие палки кололи всевозможные места.
Не такая уж это веселая штука - сидеть в стогу. Если ты ребенок, то да, а сейчас восторга нет и в помине.
Вылезли наружу, как заново родились. Подул ветерок, повеял прохладой. Мы с Рифатом оба потные, в волосах желтоватые палочки-травинки.
- Забрали, - Рифат поглядел вдаль, прикрывая глаза ладонью-козырьком. - Что это за черти?
- Мародеры, наверное.
- И теперь нам пешком идти...
- Так меньше внимания привлечем. Гоу, - я мотнул головой. Рифат какое-то время еще глядел на опустевшую трассу.
- Что-то они там оставили. Видишь? Пошли, поглядим.
- Погнали уже в городок. Там эти нас заждались, наверное... Эй!
Но Рифат не слушал. Рванул трусцой к трассе, а я за ним, чертыхаясь.
Рифат присел возле обочины. Я подходил к нему сзади, а он резко вскочил и отпрянул от...
... от мертвеца.
Когда ты как минимум раз в два дня видишь чей-нибудь труп, внутренняя шкала дозволенного падает.
Есть еще шкала сострадания. Но и она тоже теряет калибровку, и ты уже смотришь на мертвецов совсем по-другому, не так, например, как на умершую от старости бабушку.
В первую очередь, радуешься тому, что ты жив. А уже во вторую - накатывает волна отвращения или же мерзкого сострадания и жалости - разновидность злорадства.
Вот теперь мы смотрели на истерзанное тело. Лицо синюшнее, глаза подернуты пленкой и тускло поблескивают, как у дохлой вороны.
- Они и его... Подожди - как так?! - Рифат поглядел на меня глазами-блюдцами. - Как так получилось, что они... я не понимаю!
Тот самый тип, из «городка» под ведомством Архипа. Паренек с прыщами, «лицо-пицца». Тот самый про которого Рифат говорил, что он предлагал богомерзкие «гейские» штучки. Лежит сейчас у нас под ногами, на обочине. Синева, захватившая лоб и щеки, чуть притушила цвет гнойников, их почти не видно, но спутать паренька невозможно. Да, это он.
И это значит, что...
- Он хоть и был гхм... - Рифат запнулся. - А все равно, как-то жалко даже.
- Предлагаешь его закопать?
- Нет, - Рифат утер нос. - Надо возвращаться назад.