ГЛАВА 14 (Из записок Харитона Авксентьевича Хитрово-Квашнина)
Один мой давнишний приятель, секунд-майор И.Л. Петин, попросил меня в письменной форме дать отчет о каком-нибудь интересном расследовании, которое мне довелось провести. Просьба необычная, но почему ж не уважить добряка? И хотя никаких художественных воспоминаний до сих пор я не писал, рассказ, на мой взгляд, вышел занятным. Вот подробности любопытного дельца… Случилась эта история в один из моих приездов в Можайский уезд, в Нескучное. Как-то ранним июньским днем 1797 года я был разбужен камердинером Потапом. Старик, служивший еще моему деду, стоял у кровати и легонько тряс меня за плечо.
— Просыпайтесь, Харитон Авксентьич. К вам лакей соседский.
— Что?.. Какой лакей?
— Пафнутий, из Трехсвятского.
Пафнутий состоял в камердинерах у моего соседа, морского офицера в отставке Григория Александровича Похвиснева. Я взглянул на часы. Была только седьмого половина.
— Боже, такая рань!.. Что ему нужно?
— Не могу знать, вас требует.
Поднялся я с постели в большом неудовольствии. Накинул на себя халат, сунул ноги в домашние туфли и пошел к выходу. Пафнутий, крупный и высокий мужчина средних лет, переминался с ноги на ногу у порога и мял картуз в руках. У цветника стояла бричка, запряженная парой гнедых.
— Не гневайтесь, Харитон Авксентьич, — сказал похвисневский лакей, кланяясь. — Я человек подневольный. Приказано вас разбудить и доставить в Трехсвятское. Григорий Александрыч места себе не находит.
— Что там у него стряслось?
— К господину гости нагрянули. Был ужин, потом все засели за карты. Просидели всю ночь, а под утро у Григория Александрыча обнаружилась пропажа. В кабинете, в ящике письменного стола он хранил шкатулку с драгоценностями. Ее-то и украли.
— Вот так оказия!..Что ж, Пафнутий, я только приведу себя в надлежащий вид.
Ополоснув лицо и одевшись в свой уланский мундир, я сел в бричку и поехал в сторону усадьбы Похвиснева, находившейся на краю сельца Трехсвятского.
* * *
Похвиснев, сорокалетний человек с черными, как смоль, волосами и усами, встретил меня на парадном крыльце своего двухэтажного особняка с красивыми, увитыми плющем, террасами. Встречались мы с ним нечасто, поскольку он, будучи непоседой, постоянно бывал в разъездах. То его уносило в Санкт-Петербург, то он жил в Москве, то уезжал заграницу. Обычно жизнерадостность в нем била ключом, но в то утро он выглядел подавленным и растерянным.