– Слушай… – сказал Витяра, насморк которого от пребывания в воде только усилился. – Когда ты дырдула, я пытался посботреть, как ты дышишь! И де увидел!
– Обычно дышу. – Оля отжала мокрые волосы и, обдав Витяру капельками воды, отбросила их за спину. – Жабр у меня нет.
– Воздухоб дышишь? – уточнил на всякий случай Витяра.
– Воздухом! – заверила Оля.
– Ты совсеб де выдыривала!
Девушка испытующе взглянула на него. Пошевелила губами, взвешивая, стоит ли говорить.
– Заметил?.. Что ж… Нырять я могу метров на двести. Это в глубину. Но тут, в канале, и близко нет таких глубин. А под водой могу быть до часа… Ну час – это я, конечно, загнула. Это если вообще ничего не делать, просто на дне лежать. А если активно плыть, то минут двадцать.
Витяра не слишком удивился. Он уже ко всему привык.
– А откуда ты здала про берсерков? Ты же де из ведьбарей?
– Нет, – сказала девушка просто. – Но и не из вас. Я сама из себя.
– Ты здаешь, кто я?
Оля усмехнулась:
– Догадываюсь, раз они тебя били. Я с этими двоими уже сталкивалась. Они меня еще активнее искали, чем тебя. И даже почти нашли.
Она подняла волосы, и Витяра увидел сбоку шеи красный счес от арбалетного болта.
– Чуть в сторону – и я бы правда стала ангелом! – сказала Оля, возвращаясь к любимой теме.
– От ты дуся! А ты-то иб зачеб? – воскликнул Витяра.
– Год назад я кое-что нашла в лесу. Мне тогда было паршиво. Я со всеми перессорилась. Убежала с дачи и пошла в город пешком. И тут…
Воображение Витяры нарисовало старую шныровскую сумку, валяющуюся в овраге. Такое изредка, но все же случалось. Преследуемый шныр швырял сумку с закладкой в лес, ведьмари ее не находили, и закладка со временем – иногда через несколько десятилетий – попадала к кому-то из обычных людей.
– Нет, – сказала Оля, когда он это озвучил. – Не было никакой сумки! Был маленький плоский камешек, из которого пророс цветок!
– Вдутри кабдя?
– Из камня. Прямо в него корни пустил. Белый цветок с алой сердцевиной. Я подняла этот камень и… В общем, тем же вечером я обнаружила, что могу лежать в ванне на дне и не дышать… Ну а прочее уже выяснилось, когда мы поехали на море.
Оля имела неосторожность рассказать маме, а мама у Оли была женщина беспокойная, с большим запасом двигательных сил. Вместо того чтобы обрадоваться, что ее дочь теперь ныряет лучше всякого водолаза, она принялась бегать с Олей по врачам и, отлавливая их за карманы халатов, умолять вылечить ее дочь. Эта пытка длилась около двух месяцев. Олю как эстафетную палочку передавали из рук в руки, от специалиста к специалисту.
Вначале это были обычные больницы, с заурядными бетонными заборами, вечным запахом супа в коридорах и сонным охранником на посту, который пропускал всех при условии, что у него ничего не спрашивали. Под конец же Оля оказалась в закрытой клинике с камерами на ограде, двумя шлагбаумами на въезде и невозможностью даже сходить в туалет, если у тебя нет карточки доступа. Здесь Оля зависла почти на месяц. В дополнение к обычным анализам ее просвечивали множеством разных способов, особенно интересуясь легкими, а один не в меру любопытный медик даже собирался взять у нее иглой спинномозговую жидкость, заверяя, что это будет «небольненько и преполезненько! Точно комарик укусит – чук-чук!».