Мы двинулись вверх по склону. Я быстро обогнал взвод, чтобы самому устанавливать темп передвижения, да и направление я знал лучше других. Но за мной увязался старший сержант Камнеломов, и я несколько раз поймал на себе его взгляд.
– Что ты, Коля? – не выдержал я наконец и спросил.
Камнеломов, не останавливаясь, снял лямки рюкзака и вытащил из кармана то самое зеркало, что недавно давал Пашинцеву. Молча протянул мне. Я посмотрел на себя и не узнал, так же как недавно рядовой. Из зеркала на меня смотрел мужчина лет сорока пяти, если не старше. Полностью седой, с седой же щетиной на подбородке. А я все себе подбородок почесать пытался. Не понимал, почему чешется. А борода, когда растет, всегда чешется. По закону вредности, естественно, больше всего чесалось под ремнями крепления шлема.
Я внимательно осмотрел лицо Камнеломова. На нем таких признаков не было.
– А другие? – спросил я.
– Только вы и Пашинцев. Двое летали, и шлем оба носили… Видимо, это…
Меня, признаться, изменение внешнего вида совсем не пугало. Я вообще в зеркало смотрел только тогда, когда брился. Меня пугали настоящие возрастные изменения, если они произошли. Тот темп, что я мог задавать и без проблем выдерживать в свои двадцать шесть лет, никогда не будет под силу мужчине сорока шести лет от роду. Да и реакция в сорок шесть уже совсем не та, даже если постоянно тренироваться. Нашему комбату сорок шесть. Помню, как подполковник пришел к нам во взвод на занятия по рукопашному бою. И пожелал поработать со мной в паре. Не для показа своих возможностей, а просто ради тренировки. Потом жаловался мне:
– Все вижу, все чувствую, все осознаю. Каждый удар вижу, когда ты еще только подумаешь о нем, а вот среагировать, принять контрмеры не успеваю. Если бы молодому мне так же видеть, как сейчас, так чувствовать… Или сейчас бы добавить молодую реакцию… Это было бы дело…
Вот оказаться в таком положении после поездки на воздушном мотоцикле я и опасался. Хорошо, если просто седина вылезла. Видел я в своей жизни седых людей в разном возрасте. Помню, у меня одноклассник был, я только на выпускном вечере в школе заметил, какой он седой. А встретил его через несколько лет и удивился еще больше. Узнал с трудом. Так изменила человека седина. Как меня сейчас…
Жена у меня постоянно красит волосы, чтобы не было заметно седину. А седина уже из корней лезет. И приходится закрашивать снова и снова. А она ведь моя ровесница. Но она седеть начала, когда я стал в командировки на Северный Кавказ ездить. Переживает, нервничает.
А что со мной и с рядовым Пашинцевым произошло? Я не могу знать, как он нервничал во время полета. Может быть, и сильно. Но я на земле, внизу, из-за него нервничал сильнее, чем тогда, когда сам летал. Но на земле же я не поседел!