– А та тэ-э, манга-мангала би (т. е. «Ай, ай, совсем плохо»), – говорил он не то со страхом, не то с сожалением, поправляя огонь и как бы своим вниманием к нему стараясь парализовать оскорбление, нанесенное плевками китайца.
Чжан-Бао не унимался, а удэхеец был не на шутку встревожен поведением своего товарища. Я увидел, что пришло время вмешаться в разговор.
– Ничего, – сказал я Чжан-Бао, – не надо сердиться. На этот раз неудача, зато в другой раз будет успех. Не убили изюбра, зато если не видели, то слышали близкое присутствие тигра.
Мои слова, видимо, успокоили китайца. Он перестал ругаться и начал шутить; развеселился и Маха. Через полчаса мы стали собираться домой. Удэхеец охапкою мокрой травы прикрыл тлеющие уголья, а сверху засыпал их песком. Затем мы сели в лодку. Маха оттолкнул ее от берега и на ходу сел на свое место. Мои спутники взялись за весла. Теперь мы плыли скоро и громко разговаривали между собою. Я оглянулся назад: тонкая струйка беловатого дыма от притушенного костра поднималась еще кверху. На гладкой и спокойной поверхности воды виднелись след от лодки и круги, оставленные испуганными рыбами. Большая ночная птица бесшумно летела вдоль протоки, но, догнав лодку, метнулась в сторону и через мгновение скрылась в тени прибрежных кустарников.
Приблизительно с километр мы еще плыли широким плесом. Затем течение сделалось быстрее, протока стала суживаться и, наконец, разбилась на два рукава: один – большой – поворачивал направо, другой – меньший – шел прямо в лес. Лодка, направляемая опытной рукой Маха, нырнула в заросли, и мы сразу очутились в глубокой тьме. Впереди слышался шум воды на перекатах.
– Анюй, – лаконически сказал удэхеец. И действительно, мы вдруг совершенно неожиданно вышли на реку. Теперь нам предстояло подняться против воды. Мои спутники оставили весла и взялись за шесты.
Несмотря на неудачу, я был очень доволен поездкой. Скоро мы миновали какие-то утесы, обогнули галечниковую отмель, а за ней опять подошли к берегу, заросшему низкорослыми ивняками. Дальше за кустами на фоне темного неба, усеянного миллионами звезд, вырисовывались кроны больших деревьев с узловатыми ветвями: тополь, клен, осокорь, липа, все они стали теперь похожи друг на друга, все приняли однотонную, не то черную, не то буро-зеленую окраску. На правом берегу показался громадный кедр. Он был единственным в этой местности и, словно гигантский часовой, охранял «порядок» в лесу. Кедр смотрел величаво и угрюмо, точно он был недоволен сообществом лиственных деревьев и через вершины их всматривался в даль, где были его сверстники и собратья.