Меня с почетом водрузили в кабину к шоферу – еще вольная, еще не арестовали. А мне, честно говоря, уже, считай, не до того: арестуют меня заодно, не арестуют. Все мои мысли, все мое существо, вся воля были подчинены одному: поскорее бы добраться до сестры, помочь ей и ребенку.
Грузовичок отправился в путь. Но не очень-то споро пошло дело. Худой до прозрачности шофер-зэк клюет за рулем, того и гляди, вильнет с дороги в канаву.
– Что это с тобой? – спрашиваю парнишку.
– Восемнадцать часов кряду баранку кручу. Поспать не дозволяют.
Я тогда уже умела водить машину. Нам, орденоносцам, разрешили купить первые отечественные «эмки». Богемный «феррари» советского производства. Когда моя черная «эмка» стояла у подъезда Большого, толпа вокруг нее порой собиралась больше, чем у театральных касс.
– Давай поменяемся местами, – говорю пареньку. – Пусти меня за руль. Не бойся, довезу. Дорога-то здесь одна?
– Одна, – кивнул он. Перелез на пассажирское место и в тот же миг отключился в тяжелом забытьи. И слава Богу, потому что останься он за рулем еще минуту, аварии бы не миновать.
Только когда через час-другой в ветровом стекле замаячили сторожевые вышки, я с трудом его растолкала. Стражу могла бы хватить кондрашка, увидь они за рулем лагерного грузовика балерину.
Приехали! Вот они, ворота в советский острог. А у ворот – совершенно неуместные здесь, аккуратные свежеструганые деревянные домики, наверно, для лагерного начальства.
В один такой домик о двух комнатках меня и завел начальник лагеря по фамилии Мишин, приятный в обхождении и, как я потом обнаружила, человек незлой. Имени не помню, да и представлялся ли он по имени? «Вообще-то я не палач, просто у меня служба такая», – говорили проницательные глаза Мишина, этого привратника сталинского ада.
А сам он сказал:
– Сейчас уже поздно. Вы тут переночуйте, а завтра с утра я приведу вашу сестру.
Я, конечно, не спала ни минуты. Кажется, никогда еще не светили так ярко звезды, не звенели так азартно кузнечики. Или это пело во мне ожидание встречи с Ра?
Часов в пять утра смотрю – из призрачного тумана выползают гигантскими темными змеями колонны женщин.
Тысячи женщин. Бледные, кто в чем, лохмотья разные, но все на одно лицо, словно размноженный нечеткий карандашный портрет. Я стала метаться из стороны в сторону, пытаясь разглядеть, нет ли среди этой массы сестры.
Реакция на меня у женщин – разная. У одних явная неприязнь: «Ишь ты, пава, с орденом, жена начальничка, видать». Другие – большинство – плывут в тумане мимо, будто я человек-невидимка: в лицах безразличие и покорность. Эти отгородились внутренней стеной от ненавистного им мира.