Если сравнивать ее класс с вагановским, то у Агриппины Яковлевны некоторые элементы, на мой вкус, казались утрированными, может быть, даже перенасыщенными. Думаю, порой утрировала она сознательно, чтобы до нас лучше доходило. У Гердт же ощущались некая особая мягкость и благородство. Стили у этих педагогов были полярные.
Ваганова могла сорваться до резких выражений, а Гердт всегда оставалась сама учтивость. Гердт предлагала то, что Ваганова заставляла. Правда, эта учтивость, думаю, подходила не всем, ибо порой становилась уютным лоном для лености.
Да, Гердт никогда ничего не «выбивала». Возможно, ленивая ученица и упускала многое, не почерпывала полностью из кладезя таланта Елизаветы Павловны. В классе Гердт нужно было хотеть. У нее надо было брать.
Когда ученики, случалось, не выполняли заданий, а то и грубили, ее воспитание и природная мягкость не позволяли Елизавете Павловне даже заострять на этом внимание. Внешне она не проявляла никаких признаков обиды, только потом жаловалась:
– Знаешь, Мита, они, по-моему, или не любят мой класс, или не понимают его…
Хотя Гердт, конечно, сознавала, сколь высокое и почетное место она занимала в иерархии балетных педагогов.
К Вагановой Гердт относилась, как ко всем, – ровно, мягко. Но без пиетета. Елизавета Павловна считала, что у Агриппины Яковлевны тенденция заставлять учеников копировать саму себя. Не признавала ее и основателем некой школы.
С улыбкой вспоминаю: много лет спустя, уже давным-давно завершив свою танцевальную карьеру, я случайно встретила Гердт на улице.
– Ах, Мита, Миточка, – покачала головой Елизавета Павловна, – почему ты не приходишь ко мне заниматься? Мне тебя не хватает. Ведь ты всегда любила учиться…
Сейчас, по прошествии стольких лет, уже не припомню всех деталей, но как-то мне попались мемуары кого-то из многочисленных учеников Гердт. Там была хорошая мысль о том, что на дворе, мол, царит жуткая неблагодарность, что у людей отбило память на добро, полученное от других. Никто не хочет даже вспоминать своих учителей. Сплошь самоучки, бахи или, в крайнем случае, моцарты, самокритично жалуется балерина – ученица Гердт.
Посмею не согласиться – не все так уж черно. Думаю, все мы, ученики Гердт, благодарны ей. Только не каждый умеет это высказать.
Из сегодняшнего дня хочется обратиться к любимой учительнице, открывшей мне столько тайн классического танца и педагогики. Елизавета Павловна, Ваши заветы живы! Третье тысячелетие сменило второе, хореографию бросает от классики к авангарду, и наоборот, но Ваши идеи по-прежнему остаются откровением для мировой балетной коммуны. Даже сейчас, когда я учу, скажем, англичан или немцев и показываю дополнительные комбинации, почерпнутые в Вашем классе или навеянные им, артисты-профессионалы широко распахивают глаза.