Если заранее гадать да рассчитывать, оно бы, как часто бывает, пошло, может быть, наперекосяк, а то и совсем прахом. А вот так, на ходу, не имея другого выхода, лишней секунды и тем более помощи, когда надеялся Турин только на себя, агента Сунцова да на счастливый случай, получилось, как и задумывалось… Заскочили они благополучненько с Губиным в вагон незамеченными, притаились у стенки в первой секции, Турин ухом прильнул к переборке, сердце колотилось в груди — того и гляди, выскочит, дух захватывало, не верилось, что так просто всё задалось: Сунцов в конце вагона с проводником тоже уже своё дело кончали, а за переборкой тишина мёртвая. Как ни прижимал ухо, ни вслушивался Турин — ни шороха; заглянул осторожно — никого, на полке куча вещей, внизу, на полу, совсем всё завалено женскими причиндалами.
Выждал он секунду-другую, дал себе успокоиться, дух перевести, глядь — и Сунцов знак подал — занял позицию, готов. Вытащил верный наган Турин, крутанул барабан легонько — все смертоносные голубчики на месте, подал голос:
— Не заснул, Корнет?
Никто ему не ответил. Прислушался снова. Ни звука.
— Узнал Ваську-божка? Окажешь сопротивление, живым не выпущу! А выбросишь кольт да выползешь на брюхе, — надейся на милость пролетарского суда. Может, и найдёт для тебя снисхождение.
Тихо за перегородкой. Будто с пустотой вёл разговор. Обернулся к Губину, жавшемуся к нему, продолжил громче:
— Не один я здесь, Копытов. Оба выхода перекрыты моими бойцами. Послушай к тому же знакомого своего, Петра Аркадьевича. Плохого он тебе не пожелает, — и Турин дёрнул Губина за рукав. — Ну? Попробуйте вы.
— Артём Иванович?! Копытов?! — осипшим голосом крикнул Губин, закашлялся, сбившись, но проглотил слюну, набрал больше воздуха: — Проиграли вы. Сдавайтесь…
Договорить он не успел. Загрохотал безудержно тяжёлый кольт, полетели в разные стороны щепки от раскалывающейся перегородки, засвистели пули. Турин ринулся в проход броском, изогнулся кошкой, не переставая нажимать на курок, целил туда, где только что громоздились вещи. В полёте или уже падая, краем глаза заметил влетающего навстречу Сунцова с наганом, палящим в громоздкое чужое тело, выросшее вдруг у окошка. Разлетелось вдрызг окошко под выстрелами, огромное тело ринулось наружу за спасением да застряло в проёме окна, дёрнулось, ужаленное несколькими пулями, и длинные ноги, оставшиеся внутри вагона, затихли, а лысую голову и вторую половину тела заполоскал, затрепал ночной ветер.
Турин застонал, с трудом дотянулся до правого плеча, кровь залила руку. Пересиливая боль, он попытался подняться, но не смог оторвать от пола головы. Лежал на нём поперёк, не двигался его верный агент Сунцов, как и положено, прикрывший своим телом командира.