Во время третьей встречи Профессор и передал информацию о том, что окружённые имеют постоянную связь со своей восточной группировкой и довольно активно действующие «коридоры» и тропы, которыми регулярно пользуется разведка, связисты и небольшие обозы. По тропам доставляются сюда, под Вязьму, самые необходимые грузы. Тем же путём поступает немногочисленное пополнение, в основном небольшими лыжными отрядами.
Вот тогда-то Радовский и провёл несколько операций по перехвату троп. Одна из них закончилась неудачей. Погибли люди – четверо казаков и один солдат из разведвзвода. Пуля попала в автомат, который висел на груди Радовского, в тот момент, когда он вышел из-за дерева. Счастливая случайность. Или провидение. Значит, думал Радовский, он зачем-то ещё нужен на этой земле. Что-то ему ещё суждено исполнить. Что ж, пусть будет так…
Тропы они закрыли. Захватили нескольких связистов и лыжников. Допросы ничего интересного не дали: ходили за продовольствием, в окружении царит настоящий голод. Радовский знал: это – правда. Некоторые из захваченных выполняли частную инициативу командиров полков и даже батальонов. Хотя обоз, который они упустили, представлял собой вполне организованную и регулярную единицу.
Чем больше Радовский узнавал правды об окружённых, чем правдивее и страшнее рисовалась картина обречённой на гибель армии, тем явственнее и отчётливее проступали аналогии из прошлого: окружённая в 1914 году в Галиции 2-я армия генерала Самсонова и загнанный в Мазурские болота 20-й корпус 10-й армии в середине февраля 1915 года. Тогда, двадцать шесть лет назад, видя безвыходность положения и не считая возможным для русского офицера сложить оружие и сдаться в плен, командиры полков и дивизий уходили в дальние окопы, подальше от солдатских глаз, и стрелялись. Застрелился и командующий 2-й русской армией генерал Самсонов. А прапорщик Радовский со взводом солдат, собранным им потом, после первого броска, из разных полков и дивизий, всё же пробился к своим. Он хорошо помнил тот февральский рассвет под Августовом, сосны, под которыми они, последние офицеры 20-го корпуса, строили своих солдат в каре. Помнил большую поляну, похожую на здешние лесные поля. За поляной – лес. Вот до него-то, до того леса, и нужно было добежать. Но прежде – миновать чистое, ослепительно-белое снежное поле, по которому немецкие мортиры уже начали делать пристрелку. Он стал в строй рядом со своим пулемётчиком, пожилым солдатом. На всю жизнь запомнил его имя – Пётр. Они примкнули к винтовкам штыки. Патронов в подсумках уже не было. И вскоре, по сигналу командира полка, который тоже шёл с солдатской винтовкой в сомкнутом строю, двинулись к опушке. Потом побежали.