– И-ё-окт-ты… Пош-шёл! Пош-шёл! – гнал старшина коня, боясь оглянуться назад.
Вскоре он заметил, что конь захромал и стал подбрасывать заднюю левую ногу.
– Тр-р… Коня, кажись, задело. Ногой поддаёт.
Он спрыгнул и кинулся к коню. Пуля задела лодыжку, сорвала клок шкуры. Рана кровоточила. Старшина погладил коня:
– Ранило тебя, милок мой. Ну, потерпи. Идти надо. Пошли, милок, пошли.
Конь прошёл ещё несколько шагов и опять остановился. Оглянулся на старшину, потянулся к нему верхней губой, жалобно заржал.
– Помогу я тебе, милок. Вот дойдём до места…
В кошеве лежал убитый Седнев. Он уже не мучился, не просил помощи и не обязывал живых заботиться о нём. А коня было жалко.
Губан возился с пулемётом, закладывал новую ленту и всё никак не мог справиться с приёмником. Матерился и беспокойно поглядывал за поворот, откуда вот-вот могли появиться те странные автоматчики с ППШ. Иванок стоял на коленях и напряжённо всматривался туда же, за поворот.
– Старшина, надо уходить. – Губан наконец справился с лентой, вставил её в приёмник и передёрнул затвор МГ. – Что там с конём?
– Ранен. Наверно, придётся бросить.
– А Седнева? – тут же спросил Губан.
– С Седневым нам не уйти.
– Я его понесу, – сказал Губан.
– Ты, Михась, понесёшь мешок, – сухо приказал старшина. – А я возьму твой пулемёт. Иванок – остальное оружие и коробки с лентами. Это сейчас нужнее.
Старшина взял коня за уздечку и провёл ещё шагов пятьдесят. Конь то вырывался из рук старшины, то тянул к нему свою дрожащую губу и толкал головой в плечо.
– Больно тебе, милок… Всё, ребяты, конь нам больше не помощник. Давай, Михась, твоего чёрта рогатого. Пора уходить.
Они торопливо разобрали оружие. Надели лыжи. Иванок приподнял уже закоченевшее тело Седнева, вытащил из-под него второй ППШ и сумку с дисками и сказал тихо:
– Ну, дядька Ефим, прощай. Некогда нам хоронить тебя. Вороны тебя похоронят.
– Пойдём, пойдём, – заторопил его Губан.
– Надо попрощаться, – рассудил Иванок и провёл ладонью по лицу убитого. – Холодный уже.
– Что, боишься, что живого оставим? – уже на ходу, хакая от тяжести пулемёта, сказал старшина Нелюбин. Только теперь он почувствовал вернувшуюся в подреберье тупую ноющую боль.
– Тётка Устинья спросит, что да как… Ей надо всё рассказать.
Ночью обоз ушёл по наполовину прочищенной дороге в глубину Красного леса. Где-то в этих местах, как говорили старики, он переходил уже в другой лес, в Чёрный.
Воронцов разделил отряд на пять групп. Одна ушла с обозом. Четыре остались в заслоне на четырёх завалах, которые они успели устроить с севера, северо-западной и северо-восточной стороны.