Доволен Гавря, отныне он вотчинник, к боярам приблизился.
* * *
Князь Борис Александрович и не заметил, как весна пришла. Будто вчера морозы стояли, а тут вдруг враз оттепель, с крыш закапало, а вслед за капелью снег начало плющить и из-под сугробов потекли ручьи.
Затрещал лед на Волге и ее притоках, пришел в движение и на глазах высыпавшего люда кололся, наползал льдина на льдину, чтобы в день-другой Волга поплыла шугой, салом.
Поутру, к удивлению, увидел Борис Александрович, как почки на деревьях распустились, зазеленели. А ведь вчера еще едва набухли. Весна в права свои вступала.
Вышел князь на крыльцо, велел Гавре лошадь подать. Сытый, застоявшийся конь рвался из рук оружничего, косил глазами.
Гавря придержал стремя. Борис вскочил в седло, сдерживая повод, выехал из Кремника. Оружничий тронулся вслед.
Гавря молчал, ждал, о чем князь говорить будет. А тот о своем думал.
Сырой весенний ветер развевал Борису корзно, ерошил открытые волосы. Князь чуть попустил повод. Конь взял в рысь, бежал, разбрасывая комья грязи и снега. Оружничий не отставал, только и подумал: куда князь направляется?
А он остановил коня у самого леса, сошел с седла, подал Гавре повод.
– Прими.
И отправился в лес.
Шел князь, о чем его мысли, он и сам не знал. Так, вразброд петляют. Всматривался. Деревья вот-вот оденутся в зелень. Остановился, увидев первый пробившийся подснежник. Улыбнулся в бороду, вспомнив, как мальчишкой, княжичем, собирал эти ранние цветы.
Из леса выбрался, и уже на коня взобравшись, сказал:
– Надобно на пасеку съездить, старого бортника Матвея проведать. Поди, облет ранним будет. Как мыслишь, Гавря, рад будет Матвей гостям нежданным?
Оружничий плечами пожал:
– У пасечников в такую пору забот, княже, и без нас достаточно. Вон колоды выставить, да почистить от зимовки.
Князь сказал с насмешкой:
– Ты, оружничий, навроде сам бортями занимался. А может, кто в роду твоем водил?
Но ответа от Гаври не дождался, тронул коня.
* * *
У дворецкого тверского князя гость. Да не один, с дочерью, девицей на выданье.
Скрипучий рыдван, впряженный цугом, проколесил по двору, остановился у крыльца. Первым с помощью дворовых вылез боярин Всеволжский, а за ним легко выскочила Алена и сразу же угодила в руки дяде, видевшему ее еще в запамятные времена.
– Боже, Боже, и это та самая младеница, какую я держал у купели? Вся в мать, вся в мать, раскрасавица.
И тут же повернулся к жене, топтавшейся чуть поодаль.
– Антонидушка, веди племянницу на свою половину, потчуй. А нам с боярином Иваном пусть в трапезной подадут. Поди, у нас есть о чем говорить. Сколько же это лет не виделись? А может, Иван Дмитриевич, в баньку попервах?