Мы оба от души посмеялись над незадачливостью сексуально могущего Мао и по очереди резвенько сбегали пописать и подмыться. У нас все, все получалось на удивление согласованно и прекрасно!
Так к чему я все это? Ну, конечно, к тому, что мой сексуально могучий атлет-полукитаец остался настолько доволен нашим с ним тесным, неподдельным общением, настолько благодарен мне за доставленную радость всестороннего соприкосновения, что в порыве этой самой вскипевшей благодарности чуть не откусил мой славный сладкий мизинчик на левой ноге... Воображаете?
Я же снисходительно потрепала его за ухо и удалилась в ванную комнату. Навсегда. Там, обтерев салфеткой свой мизинец, немного обслюнявленный полукитайцем, словно конфета, побывавшая во рту у ребенка, и приняла бескомпромиссное решение отправиться на русском теплоходе, идущем из Гонконга в Японию.
Так чем, чем я не устроила "нового русского" блондина, к тому же возможного грабителя и убийцу, если я вполне устроила такой первосортный секс-автомат, как хотя бы этот хваткий, удалой полукитаец? Если до этого я только и делала, что брала того, которого хотела, с интервалом самое большее в три минуты от одного моего заинтригованного взгляда до другого, лукаво-призывного?
Да, да, я - настоящая, стопроцентная американка, и все, абсолютно все мои любовные истории начинались в великолепном темпе и длились ровно столько, сколько требовалось моему жадноватому, прелестно-чудесному, искусительному, умопомрачительному телу. И я сама, сама решила ещё в свои пятнадцать, что до тридцати дам себе полную сексуальную волю, а там видно будет. Так и поступала.
А почему бы и нет? Это только ханжи способны брюзжать при виде классной молодой женщины, затянутой в модные джинсы так, что её тугая, кругленькая, аппетитная попочка выступает вперед во всей своей Богом данной прелести и кричит: "Глядите, любуйтесь, роняйте слюни, это вам полезно, господа мужчины, если, конечно, вы не импотенты!"
О, каких только горячих, восторженных слов, а часто и бесстыдных, потому что миг блаженства вынуждает к последней дикарской откровенности, не слышала я! Сколько великолепных, грациозных, размашистых определений моих достоинств потратили на меня мои осчастливленные партнеры за эти годы! Я была для них и киской, и пумочкой, и тигренком, и пантерочкой, и курочкой, и гусеничкой, и лапкой, и медузкой, и парным молочком, и клубникой со сливками, и гагачьим пухом, и...
Впрочем, остановлюсь... Но вовсе не потому, что иссякли эпитеты. И так все ясно, я думаю? Тем более что ещё существовали изысканные, порхающие, мерцающие определения отдельных частей моего тела, на что тоже отнюдь не скупились мои временные бой-френды.