- Нет, я не священный молочник племени того, - медленно, останавливая свой нелепый бег, отозвался красавец-индус, и по звуку его голоса я тотчас догадалась, что рот его иссушил тот самый огнь, что полыхнул так высоко от самого его паха, где уже зреет, зреет в душноватых, глухих дебрях кудрявых, заветных, дивных волос его наконец-то проснувшийся и осознавший величие момента фаллос...
И я уже вся изготовилась... Я лежала перед ним на зеленой траве под изумрудным светом луны, несомненно как большая драгоценность, сияющая, сверкающая несказанной женской прелестью...
Но он - видимо, так принято в его секте - вдруг, вместо того чтобы действовать, как это делают белые мужчины, да и африканцы, кстати, принял странную позу и в такт дальней мелодии принялся танцевать... И, ничего не скажу, его танец был по-своему прекрасен. Но вообразите мое состояние! Из меня так и брызгал сок жизни, нетерпения, желания, и я лежала перед ним вся, готовая к самому сокрушительному взаимному объятию. И как же хорошо, что мне в голову, по какому-то наитию, пришло прикрепить к своим трусикам крошечный колокольчик - подарок одного из моих арабов, кажется, из Кувейта, который очень любил "делать любовь", предварительно увешав всю меня серебряными колокольчиками. Помнится, эти колокольчики он умудрялся прикреплять каким-то образом не только к моим волосам, соскам, подмышкам, коленкам, мочкам ушей, жилкам на шее, но даже и к тем, ну совершенно неподходящим местам, ну ниже лобка, одним словом, хотя и на лобке, на этом моем священном всхолмии, он оставлял не менее десяти таких тонко звенящих игрушек. Он, этот забавный араб, по-моему все-таки из Кувейта, ужасно любил, чтобы наши любовные схватки происходили под нежный перезвон этих самых колокольчиков...
Так о чем я? О том, что один из этих колокольчиков я прицепила к своим прозрачным трусикам, и он вдруг прозвенел, когда я, сгорая и перегорая, с легким, невольным стоном перевернулась на живот, потом снова на спину.
Мой танцующий индус вдруг словно проснулся, остановился, спросил страстно:
- Что это звенит?
- Ах, это, - горячими от нетерпения губами прошептала я, - наклонись, посмотри...
Послушный, как все мужчины, когда о том просит слабым голосом женщина, он наклонился над моими волшебными трусиками...
О, чудный миг, когда наши освобожденные от всяких предрассудков тела вступили в эту восхитительную, единственно достойную их схватку! Я не буду говорить много, как это было, но после всего мне ещё целый месяц из ночи в ночь снился его черный от лунного сияния и словно бы грозный "меч", пронзавший меня насквозь. И даже когда я очутилась в знаменитом кёльнском соборе и увидела его старинный орган, вдруг с моим зрением произошло что-то странное: на месте знаменитых, торжественных, антиквариатных труб я увидела фаллосы моего индуса и невольно застонала от сладкого, неповторимого, роскошного воспоминания...