Говорят, когда что-то близится к концу, напоследок оно еще раз расцветает пышным цветом. Верное наблюдение. Последние дни, которые мне оставалось провести в Нойштадте, стали для меня бабьим летом – даром что стояла зима.
Все время мы проводили впятером: Инга, Алена, мои родители и я. Ездили то туда, то сюда, гуляли по рождественским ярмаркам или часами сидели вместе и говорили обо всем на свете. Будь с нами еще и Алекс, все было бы совсем как прежде.
Чем больше времени я проводила с малышкой Лигейей, тем больше к ней привязывалась. К концу каникул мне хотелось спрятать ее в чемодан и увезти с собой. Она боялась меня все меньше и меньше и однажды вечером, когда мы сидели в гостиной у Шварцев, по собственному желанию запрыгнула мне на колени. Я знала, что у Алены и Инго ей будет хорошо, но, прощаясь с ней, чувствовала себя так, будто после Элиаса я уже второй человек, который ее бросает.
Как бы мне хотелось, чтобы эти последние дни в Нойштадте тянулись подольше – но как бы я ни цеплялась за каждый час, за каждую минуту, они ускользали сквозь пальцы. Бабье лето пролетело стремительно. И скоро наступил день отъезда.
Вокзал, откуда отправлялись поезда до Берлина, находился в соседнем городке. Отец был занят в пожарной команде, а мама после аварии боялась садиться за руль. Поэтому отвезти меня вызвалась Алена. Она вела машину и сосредоточенно следила за дорогой. По радио играла древняя песня «Отель “Калифорния”». Я смотрела в окно на заснеженные поля и серо-голубое зимнее небо.
С каждым метром, который мы оставляли позади, я приближалась к тому месту, откуда сбежала шесть недель назад. Кровать, шкаф с диском и толстовкой, необходимость жить в непосредственной близости от Элиаса, наша с ним история, которая связана с огромным количеством мест в Берлине, – все это поджидало меня. Мне казалось, что машина едет не туда!
Но увы – выбора у меня нет. Придется вернуться. Вернуться в мою прежнюю жизнь. Уже завтра у меня первая смена в «Пурпурной дымке», и до начала семестра остаются считаные дни.
Между тем я столько раз возвращалась мысленно к Рождеству, к столкновению с Элиасом в темном коридоре и к нашему путаному разговору, что мне начало казаться, будто все это происходило со мной раз десять. К воспоминаниям примешивался какой-то непонятный привкус. Стоило закрыть глаза, как я вновь слышала его голос, слышала, как он цитирует рассказ о леди Лигейе и слова оживают, срываясь с его мягких губ. Я знала, что теперь всякий раз, когда буду перечитывать этот рассказ, в моей голове будет звучать его голос.