Тут Чезаре замешкался, не нашелся, что ответить. Всё зачарованно смотрел на окружающих, у него же его типология в башке намертво засела.
Пойдёмте купаться, предлагает внезапно Толстой. Пойдёмте нырять и плавать! Кто кого обгонит, тот и прав! Засмеялся в тишине.
Пошли плавать. Чезаре Толстого в воде догнать не мог. Толстой резал гладь мощными гребками своего ладного аристократического тела, то внезапно являя белое свое естество, то пеня волны загорелыми частями.
Жизнь-то вы не знаете, – это когда на берег уже вышли, говорит Толстой. Не понимаете её. Чезаре отдышаться пока не может. А туда же, говорит Толстой, хотите учить меня, кого мне карать, а кого нет. На основании ваших наблюдений за уродами. Да я тут годами… и то!
Давайте я вас подниму, внезапно предлагает Толстой. И поднимает гостя мощным взмахом хлеборобных писательских рук чуть ли не выше своей буйной головы. Чезаре в воздухе и обмяк, хоть и полицейского прошлого был человек. Вот она какая, жизнь, говорит Толстой, всё ещё держа Ломброзо в воздухе, вот она какая! Жалко, что вы её не знаете, конечно.
Когда Ломброзо уезжал от Льва Николаевича, Лев Николаевич вызвался его проводить, попутно сказав Софье Андреевне, что и она жизнь совсем не знает, не понимает её и боится.
Когда Ломброзо оглянулся в последний раз на толстовский дом, он увидел, как Софья Андреевна с изменившимся лицом идёт к пруду.
Так как же нам жизнь-то понять? – услышал итальянец голос графа, который обнял его за плечо.
Это нон-фикшн.
Цитата:
«Ломброзо отнес писателя к больным гениям на основании его якобы болезненной наследственности, капризов и чудачеств в юности, его эпилептических припадков с галлюцинациями и раздражительности. Он планировал подтвердить эти догадки во время личной встречи с писателем. Однако увиденное в Ясной Поляне разубедило его. Хозяин предложил выкупаться; они поплыли, и вскоре Ломброзо начал отставать от Толстого. Выйдя на берег, он выразил удивление физической силой писателя, которому было почти семьдесят лет. В ответ тот, по словам Ломброзо, «протянул руку, оторвал меня от земли и поднял вверх, как щенка».
Позже их беседа зашла в тупик. Основатель криминальной антропологии был задет той безапелляционностью, с которой хозяин отверг его теорию о врожденном преступном типе. В свою очередь, у Толстого сложилось впечатление о госте как об «ограниченном и мало интересном болезненном старичке». Позже он говорил, что «никакой наследственности не верит». В романе «Воскресение» (1899), вышедшем через два года после визита Ломброзо, его теории объявлены далекими от жизни. Сам писатель заметил как-то в разговоре, что взгляд Ломброзо на преступность, «к счастью, провалился совсем, когда серьезная критика занялась им вплотную».