Лица козачьих офицеров тронула тень, все повернулись к хозяину.
– Я представлял его добрым молодцем, вроде вас, полковник Орлов. А оказался он низкорослым замухрышкой, с рожей полового из трактира. И как стали читать Манифест государыни, пал на колени и от ужаса челюстью затряс… Герой пред беззащитными помещиками и бабами, а пред палачом рассопливился, стал у всех прощения просить…
Гости помрачнели и насторожились.
– И как только изволили Манифест дочитать, кто-то из толпы крикнул: «А ну, поглядим, какая у него кровь, алая иль голубая, дворянская! Руби его скорей!» В ответ – смех толпы и гам-тарарам. Палач подождал, пока с вора зипун сдернули и голову ко плахе пригнули, размахнулся и – хрясь по шее! Так башка Емельки и отлетела! И кровища фонтаном… А это, господа хорошие, нарушение государственного закона. Пугача должны были четвертовать, а не так легко умертвить. Палач, подлец, вместо того, чтобы руки и ноги рубить, пожалел сего душегубца…
– Замолчь, ирод! Замолчь! – вскочил, с остекленевшими от пьяного гнева глазами, сотник Алабин. – Не измывайся над сродником нашим! Нехай он и душегубец, а раскаялся и христианином помер…
– Эт-то что за выходки?! – взорвался хозяин, давно уже готовый к такому повороту застолья. – Хам! Вон из моего дома! И вы, господа, не злоупотребляйте гостеприимством… Завтра же покинуть мою усадьбу!
– Господа офицеры, свяжите этого осквернителя Указа императрицы, – жестко приказал Орлов.
Сиволапов грозно встал, но поручик Матзянин и Баранов, сидевшие к нему ближе других, схватившись с бывшим артиллеристом, заломили ему руки назад. Со связанными руками барина-дуролома отвели и заперли в чулане, к ужасу камердинера и лакеев. Тут же двое козаков взяли арестанта под караул. Узнав о произошедшем, жена Константина Игнатьевича, тихая, забитая женщина, упала в обморок. Впрочем, скоро она пришла в себя и, приняв лаврово-вишневых капель, в сопровождении прислуги явилась ко двери, за которой был заточен супруг. Узник дал распоряжение немедленно отправить управляющего в волость, сообщить о козачьем разбое и потребовать для усмирения донцов стражей порядка и войска. Он громоподобно метал угрозы и донцам, и лакеям, не вступившимся за него, ссылался на дружбу с опальным генералом и графом Петром Паниным, предрекал своим насильникам пожизненную ссылку в Сибирь.
А козачьи офицеры, заставив лакеев обновить в канделябрах оплывшие свечи, продолжали трапезничать, позабыв о хозяине. Лишь под утро они, отведя души песнями, подустали и разбрелись по отведенным во флигельке комнатам. Утро вечера мудренее…