Чуть не женился на этой бляди, дурак.
И Димон хорош. Подсидел. И подлежал. Друг.
То-то он в последнее время к Крымскому бегал да от встреч после работы делами отговаривался. Наверняка узнавал, когда меня выпрут, чтобы место занять. И этой сучке напел…
И про приказ в курсе был. Иначе с чего ради раньше времени с отпуска бы вернулся.
Я знал, что он завидует моим успехам. Но не думал, что настолько. Верил болтовне про дружескую конкуренцию.
Вот и получил по яйцам, откуда не ждал.
Совсем со счетов списали, мрази.
Только закружило Димочке голову карьерой, и забыл, что отстранение — не арест.
Маринка, испуганно сжавшись, проскользнула мимо, прихватив в охапку одежду из шкафа — сколько успела. Остальное тоже не залежится. Тварь…
Спокойно, Лёшка. Спокойно. Ты и так в неприятностях.
— Лёха, давай поговорим, — сидит на кровати, едва прикрыт и нагл. Охамел вконец, сука.
Только это — мой дом. Здесь я хозяин.
— Вон.
— Ну и дурак, — встаёт, одевает бельё. — Я тебе говорил, не закусывайся с Иванычем, не спорь, а ты привык, что весь такой правильный, всё тебе на блюдечке: и награды, и бабы, и место… Тоже мне, кавалер ордена Отваги, почётный стрелок, лучший сотрудник отдела… Тьфу! Иванычу давно надо было докладную на твоё отстранение накатать. Гордого из себя корчишь, а сам в ОСБ Рахманову подлизываешь…
Я не успел до конца осознать, что рука сама шарит на поясе в поисках изъятого «УД». Но ещё успел увидеть, как Димка бросил модную пёструю рубаху, заорал: «Лёха, не надо!» — и краем сознания отметил истошный женский визг.
А потом всё исчезло в накрывшей меня алой ярости.
* * *
— Спокойно, капитан, спокойно.
Сильный и уверенный голос надо мной, в исчезающем красном тумане перед глазами — обломки дерева, рваные белые тряпки в кровавых пятнах и следах от ботинок. Я на полу, руки за спиной, холод наручников, рубаха на груди почему-то мокрая, тело болит всё, особенно голова и костяшки. Во рту металлический привкус. Запах. Лекарства. Спирт. Кровь. Где-то неразборчивые голоса, всхлипы. Пробую шевельнуться. Сверху падает тяжесть, а в грудь вонзается что-то острое и обжигающее.
И сразу ярким пятном окровавленный обрывок пёстрой рубахи под самым носом.
Шлемов… Сука…
— Николай Павлович! Он опять!
— Двойную дозу, быстро! Агрессия в красном секторе!
Укол в шею.
И темнота.