– Спасибо за приглашение, – ответил я, отводя взгляд, – но не стоит, Сонни.
Сонни вздохнул.
– Пропади я пропадом, но теперь меня отверг даже Марсианин!
– Это ты обо мне?
– Разумеется! – рассмеялся Сонни. – В один прекрасный день ты женишься на такой же, как ты, Марсианке, и она нарожает тебе дюжину детей, которые будут верой и правдой служить повелителю Марса Джону Картеру[56].
Я неуверенно кивнул.
– Думаю, так оно и будет.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь. Ну, я поехал в свое одинокое логово и завтра утром отправлюсь к Медичи… Ты не передумал?
– Нет, спасибо.
Подъехавший к остановке трамвай раскрыл двери. Сонни взобрался на подножку и обвел взглядом остановку, пустынный парк и крыши окрестных зданий так, словно пытался навсегда сохранить их в памяти.
– Сонни! – окликнул я его.
Он посмотрел мне в глаза.
– Храни тебя Бог! – пробормотал я.
– Только на это я и надеюсь…
Трамвай тронулся, и Сонни, стоя в его открытых дверях, помахал мне на прощание своим мундштуком.
– Как там в песне, помнишь? – прокричал он.
Трамвай прогрохотал и скрылся.
– «Мандарин»? Эту песню написал Джонни Мерсер. Самая популярная вещица того года, «Мандарин», – откликнулся старый официант совсем из другого времени. – Странный он был какой-то, этот Сонни… Приятный голос – мягкое такое сопрано. Я и сейчас слышу его. И смех. Думаю, поэтому мы все и тянулись за ним. У нас в ту пору ничего не было: ни денег, ни работы, ни девушек… Слонялись от нечего делать по городу, и только. А он пел и смеялся, вот мы и шли за ним. Сонни и «Мандарин». «Мандарин» и Сонни…
Официант остановился, смутившись.
Допив вино, я спросил:
– Вы не знаете, что с ним сталось?
Официант покачал головой, но потом, немного поколебавшись, сказал:
– Постойте! Вскоре после войны, году эдак в сорок седьмом, я случайно столкнулся с одним из тех психов – я говорю о ребятах из нашей компании. Ну так вот, он сказал мне, что Сонни – по слухам, точно он не знает – покончил с собой.
Я пожалел о том, что мой бокал пуст.
– В свой день рождения?
– Как вы сказали?
– Он покончил с собой в день своего тридцатилетия?
– Откуда вам это известно? Вроде так. Он застрелился.
– Слава богу, что это был всего лишь пистолет.
– Простите?
– Нет-нет, ничего, Рамон, ничего.
Официант принялся выписывать мне счет, но внезапно остановился и спросил:
– Вы не помните, какие в той песенке были слова?
Я немного подождал, чтобы посмотреть, не вспомнит ли он сам. По его лицу было не похоже, что он вспоминает.
Мелодия зазвучала в моей голове. И все слова, от первого до последнего.
– Нет, не спрашивайте, – сказал я.