Еще более неприятная мысль овладела мной.
Не испытывала ли она любовных чувств к некоему молодому блестящему южанину, который, не собираясь связывать себя узами брака, уже насладился этими упованиями до помолвки?
Эта мысль изводила меня весь день, причиняя такую боль, что когда мы с моим дядей, отдавая дань нашим привычкам, прогуливались перед ужином, я не выдержал и напрямик спросил его об этом.
Дядя рассмеялся своим громким, ничего не выражающим смехом.
– Возможно ли это? Да, возможно, хотя я не даю гарантий, что это факт. Если это случилось, я постараюсь узнать у нее об этом.
– Вы узнаете? – не сдержавшись, воскликнул я.
– А почему бы и нет? Размышления о подобных вещах иногда посещают мой разум.
Тем более что Сен-Лауп уже дал толчок этим мыслям, уверяя меня, что он рассчитывает на помолвку с ней.
– Я был бы очень рад, сэр, – импульсивно воскликнул я, – если бы эти мысли покинули вас.
– А я и не сомневаюсь, что вы были бы рады, – холодно ответил он. – Моя п. мянница достойна быть женой человека, занимающего самое высокое общественное положение. На Сен-Лаупа она уже произвела сильное впечатление, хотя вчера в экипаже он видел ее только одно летящее мгновение.
– Это очевидно, – ответил я ему с такой же холодностью, а затем дал ему полный отчет о вчерашнем поведении маленького француза.
– Ох, уж эти французы, – мягко заметил дядя. – Женщина для них прежде всего женщина, хотя потом она может стать для них и госпожой. Сен-Лауп отнюдь не дурак в этом отношении. Знаете ли вы, как он распорядился своей собственностью – всем тем, что не смог взять с собой до падения Бастилии? Вложил ее в британскую ренту. Умно, не правда ли? Удивительно практичное решение для аристократа – таково мое мнение.
В это время мы дошли до дверей дядиного дома. Ввиду того, что, хотя о моем появлении на ужине не было сказано ни слова, я тем не менее был уверен, что такое приглашение входило в планы дяди, которые он строил относительно нас с Фелицией, и потому продолжал идти вместе с ним и после того, как мы миновали угол, где наши пути обычно расходились. Но дядя лишь протянул мне руку и пожелал спокойной ночи.
Что мне страдания от мыслей, мучивших меня весь день, что мне замешательство, с которым я смотрел на него, продолжая улыбаться – мне показалось, что дядя сейчас разрушил не меньше, чем воздушный замок, возведенный моими слабыми надеждами, что разочарование оказалось сильнее, чем я мог вынести. Я почувствовал, что этим вечером непременно должен увидеть Фелицию, пусть даже эта встреча подарит мне лишь один единственный ее взгляд и легкое прикосновение ее руки.