– Браво! – в толпе кто-то размашисто зашлепал ладошами, вызвав волну смеха.
– Искусство для большинства из нас – это убогое подобие храма, в котором давно нет божества, вместо него там лежат пыльные, музейные мощи, – продолжал Богема. – А настоящее искусство – это движение, это развитие, это риск, это постоянный эксперимент, может, иногда и на грани фола. Искусство – это живое творческое дело, оно заставляет по-новому чувствовать, думать, смотреть на мир, а вовсе не любоваться на красивые картинки на стенке. Но для того, чтобы художественный салон стал пристанищем изобразительного искусства как отражения нашей кипучей жизни, необходима определенная смелость. Спасибо Вадиму Ивановичу и Анастасии Сергеевне за эту смелость, пусть им сопутствует удача в их благородном деле.
Интонацией Богема поставил в выступлении точку, и сразу молодой женский голос спросил:
– А что вы можете сказать об уринальном рисунке? Что это? И вообще, разве такое возможно?
– Да, возможно. В этом вы можете убедиться, взглянув на портреты за моей спиной, – ответил Богема.
– В чем заключается техника исполнения? Можно поподробнее?
Народ затих, все ждали. Но у Вити на подобный вопрос был заготовлен встречный вопрос:
– А вы сами разве не догадываетесь?
По картинному залу пронесся вихрь смеха.
– Автора! Просим автора! – зычно гаркнул кто-то из мужчин.
– К сожалению, автор сегодня приболел и на презентации своих работ присутствовать не в состоянии, – неожиданно объявил Богема.
– Как так? – К нему подошла удивленная Настя. – Что случилось?
– Переволновался Петрович, – тихо объяснил Витя. – Заплохело ему вдруг. Взял да и ушел.
– Беда не большая, не в авторе дело, – громко сказал Куролесин, ковыляя к ним. – Анастасия Сергеевна, разрешите слово молвить. Кажется, теперь моя очередь?
Богема поспешил покинуть «сцену». Он вернулся на место у колонны, где они стояли с Сидоровым. Сидоров тотчас развернулся и быстро зашагал к выходу, на ходу сняв и засунув в карман темные очки. По его решительной походке и напряженной спине Богема понял, что дядя Толя недоволен. Они спустились к раздевалке, в напряженном молчании оделись, вышли на улицу, сели в машину.
– Ты меня за клоуна держишь? – спросил Сидоров закуривая.
– Рано тебе появляться на публике, дядя Толя. Рано! – сказал Богема.
– Почему это? Рожа не та?
– Ты разве не чувствуешь, какой дурацкий настрой у этой толпы? Им лишь бы поржать, погоготать. Они сделали бы из тебя посмешище. Тебе это надо? Ты мне еще спасибо скажешь, что этого не произошло.
– Хрен тебя поймешь, Витька, – задумчиво сказал Сидоров. – То ты наряжаешь меня, как новогоднюю ёлку, я уже настроился, перепсиховался на сто рядов, то, оказывается, рано.