Во-вторых, Эрик мог бы время от времени плавать с резиновым шлангом. Этот новый фокус тоже появился из США. Вместе связывалось несколько велосипедных камер так, что получалась резиновая верёвка длиной в четыре-пять метров. Один ее конец привязывался к щиколоткам, а другой к стартовой тумбе. И затем требовалось плыть, пока шланг не вытянется на всю длину, работая только руками, и оставаться в таком положении десять секунд каждый раз. Пятнадцать подобных упражнений за тренировку могли хорошо помочь.
И не следовало впадать в панику от того, что сначала тренинг принесёт скованность и усталость в бассейне, а в результате ухудшение времени. Это нормально. Примерно через два месяца ему предстояло заметить разницу, и тогда, пожалуй, им стоило созвониться снова. Американцы, кстати, просто с ума сходили по этой новой методике и упражнялись как одержимые.
Получилось примерно как сказал Лоппан. Первые три-четыре недели результаты падали. Но потом всё медленно, но верно изменилось. Странно, раньше-то утверждалось, что пловец должен держаться подальше от штанги.
После силовой тренировки вода в бассейне как бы смягчалась, не оказывала сопротивления. Будто ты просто скользишь вперёд по инерции, по крайней мере, весь первый километр. Это было чистое наслажденье гонять туда и обратно по дистанции двадцать пять метров сорок раз. Потом, когда усталость охватывала мышцы, ему казалось порой, что в потоке пузырьков выдыхаемого воздуха, которые кружились у щек и поднимались от ушей, он слышит приходящую откуда-то издалека фортепианную музыку, вероятно Шопена. Он несся по своей дорожке, отмечая при вдохе край бассейна и кого-то то ли проходящего мимо, то ли наблюдающего за ним тайком (он знал, что на него часто поглядывают, считая, что при столь интенсивной тренировке он ничего не видит вокруг себя). Итак, три гребка, вдох налево, вдох направо (это также было новостью, предлагалось дышать попеременно), и снова музыка, и торопливый взгляд на секундную стрелку больших часов, чтобы проверить, не потеряна ли скорость, потом быстрый переворот вверх ногами, рывок и три гребка до вдоха, и снова, и снова, и снова.
Это, собственно, не имело смысла. Для настоящей жизни когда-то в будущем (интеллектуальной жизни, как называл её Пьер) не играло никакой роли, ударяет ли сердце только 38 раз в минуту в состоянии покоя, увеличится ли способность потребления кислорода, достигнет ли жизненная ёмкость лёгких 5,5 тысячи кубических сантиметров, укрепится ли плечевой пояс от движения со штангой вверх и вниз за голову настолько, что одежда станет узкой. Пожалуй, это стало просто способом обрести душевный покой, забыть обо всём прочем, по крайней мере, на время. Дать выход тупому нарастающему бешенству, которое пряталось где-то у него в душе. С которым, однако, требовалось справиться и держать подальше. Чтобы не допустить желанной разрядки, которая приведет к непоправимому конфликту с параграфом о неприкосновенности совета. Или это было, пожалуй, не совсем так. Или, по крайней мере, не только так. Потому что каждое одоление бассейна, каждый подъём пахнущей потом штанги с чёрным от грязи рифлёным грифом всё равно являлись как бы подготовкой к неопределённому ближайшему будущему, где, может, и не квадрат, но всё равно что-то подобное не могло не ожидаться.