Брендон понял, что их предприятие с позором провалилось. Он накинул Мэри на плечи плащ, и они сошли с корабля, провожаемые криками и шутливыми возгласами команды. Что за положение для принцессы крови!
С корабля вся эта история перекинулась в гавань и вскоре стала известна также и в гостинице, куда отправились Брендон и Мэри и куда Бредхерст послал их багаж вместе с честно возвращенной платой за проезд.
Мэри снова оделась в женское платье и позвала к себе в комнату Брендона. Когда он явился, она, заперев дверь, положила ему свою голову на грудь и прошептала:
– Когда мы уезжали с корабля, я думала, что достигла вершины горя и несчастья. Но теперь я нашла, что для меня возможно и еще большее горе, которое я не смогу вынести!
– Что же угнетает тебя? – спросил Брендон.
– О, я подумала о том ненавистном браке и о том, что я потеряю тебя, а затем… я подумала, что и ты… когда-нибудь… можешь назвать своей другую. Я готова умереть от одной мысли об этом, и ты должен поклясться мне…
– Я охотно готов поклясться тебе, что никогда не назову своей другую женщину, – ответил Брендон, обнимая принцессу. – Во всем мире для меня существует только одна.
Мэри стала на цыпочки и протянула Чарльзу губы для поцелуя, сказав:
– Даю тебе то же самое обещание! Как страдал ты, должно быть, при мысли, что я выйду замуж за другого!
Брендон не проронил ни слова о своей уверенности, что теперь ему уже не миновать плахи. Конечно, он мог бы убежать из Англии на судне «Королевский слуга», потому что вскоре после того, как они сошли с корабля, задул ветер, и из окон гостиницы они могли видеть скрывавшиеся вдали паруса. Но Брендон не мог покинуть Мэри в таком положении и твердо решил проводить ее обратно в Лондон.
В полночь того же дня гостиницу окружил отряд вооруженных людей, которые арестовали Брендона и отвезли его в Лондон – прямо в Тауэр. Мэри узнала обо всем только на следующее утро, когда ей сообщили о повелении короля вернуться в Гринвич.
Теперь с Брендоном уже не церемонились. Приговор к смертной казни был подписан королем, палач уже точил свой топор, а Мэри даже не подозревала об этом.
Вечером следующего дня, после прибытия принцессы в Гринвич, ее позвали к королю. Генрих сидел с Лонгвилем и некоторыми придворными за карточной игрой. Мэри была встречена пытливыми взорами всех присутствующих. Но здесь она была у себя дома, здесь уже ничей взор не мог смутить ее, а потому, не обращая ни на кого внимания, она прямо направилась к королю.
Генрих избавил ее от труда говорить первой. Он был сильно раздражен и встретил сестру словами: