Проблема, правда, заключается в том, что собственности как таковой – у Литвиненко, судя по всему, было не особо много: непонятно, что завещать.
Дом, в котором они жили (точнее, одна секция дома) – как выяснилось теперь, принадлежал Березовскому. Судя по тому, что Литвиненко активно пользовался транспортной карточкой – своей автомашины у него не было (впрочем, похоже, что у него не было и британских прав на вождение). Денежных накоплений, которые стоило бы завещать – похоже, не было тоже. Даже «коллекции редких монет» – и той не было. Собственно, он был ненамного богаче церковной мыши!
Однако кое-что, что стоило бы завещать – все-таки было. Например, личный архив: документы, видеозаписи и пр. Неизвестно, насколько велика была его объективная ценность – но вот субъективно, для Литвиненко, полагаем, он значил очень много. А возможно, много значил и для кого-то другого…
Итак, возникает крайне важный вопрос: составлял ли он кроме политического завещания, еще какое-нибудь, более прозаическое? Говорил ли он своим адвокатам, как следует распорядиться своей собственностью? Почему-то про это никто никогда не упоминает.
А ведь вопрос очень важен. Может быть, все дело в том, что он совершенно не собирался умирать, и потому вообще никакого завещания не писал – «политического», или иного?
5.4. А надо ли умирающему готовить завещание «про запас»?
Практически все родственники Литвиненко утверждают, что он не собирался умирать. Во всяком случае, внезапной смерти он никак не ожидал. Отец покойного (и его сводный брат Максим) прямо сказали об этом программе «Вести недели». Собственно, и Марина Литвиненко с ними не совсем спорит:
Никто же не знал, что это было. Он фактически никогда не болел, и тут еще помощь английских врачей, – казалось, что ситуация под контролем… Да, было тяжело, но мы были уверены, что он сможет выкарабкаться. Мы даже говорили, что ладно, даже если будут какие-то проблемы со здоровьем потом, справимся. Обсуждали пересадку костного мозга, потому что они сказали, что это может понадобиться, и уже начали говорить о том, что надо взять анализы, начать подбирать донора – то есть, его никто обреченным не считал. Так как у него нет родных братьев, говорили о том, что, может, папа, мама приедут, чтобы у них взяли анализы. То есть, разговор шел о том, что он будет жить, и что просто нужно ему помочь.
Вывод можно сделать вполне определенный: Литвиненко не собирался умирать!
Но, тем не менее, Гольдфарб сейчас пытается убедить нас в том, что умирающий (еще чувствуя себя вполне сносно) вдруг попросил