Алекс вихрем слетел по лестнице. Внизу его встретила Клэр с круглыми от страха глазами.
– Где она? – завопил он.
Клэр задрожала и отшатнулась от него. Тогда он схватил ее за плечи и принялся трясти так, что ее голова беспомощно дергалась из стороны в сторону.
– Где она?
– Я не знаю! – крикнула она прерывающимся голосом.
Алекс оттолкнул Клэр, и она на ватных ногах поплелась в кухню. В слепой ярости Алекс ринулся в кабинет, нашел револьвер, взвел курок и выскочил на улицу. «Форда» тоже не было. «Вот сука!» Он завертелся на месте, направляя ствол пистолета в разные стороны, но вдруг остановился, сообразив, что нужно делать.
Он побежал. Ботинки его глухо топали по твердой земле. Топ… Топ… Топ… От стекавшего по лицу пота пекло глаза. Шея стала мокрой и скользкой. Он шумно дышал – хрипло, с присвистом. Кружилась голова – казалось, что под палящим солнцем она распухла. Горячий воздух врывался в нос, обжигал горло.
– Я проучу тебя! – крикнул он, обращаясь к безмолвному бушу.
Вскоре на бесплодной равнине показался лагерь аборигенов. Здесь его встретили стаи мух, забивавшиеся в глаза, в нос, в рот. Он бежал вдоль ржавых перекошенных домиков, поворачиваясь с вытянутым в руке револьвером к каждой двери. Он хотел кого-нибудь убить, буквально жаждал крови. Глаза его лихорадочно ловили любое движение, чтобы выстрелить. Но вокруг не было даже тени движения, не было жизни, которую можно было бы забрать.
Алекс остановился и замер. Тучи черных мух беспрепятственно влетали и вылетали через окна и двери брошенных жилищ. У него вдруг дернулся глаз. Затем этот сбивающий с толку тик перекинулся на второй глаз, на челюсть, на подбородок. Ярость его нашла выход через руки – он навел ствол на пустые дома и принялся стрелять как безумный. При каждом выстреле он пронзительно кричал – кричал, когда пули попадали в пыль, когда эхо от хлопков отражалось от стен хижин и резонировало в безразличной тишине неподвижного воздуха.
Внезапно словно искра обожгла ему ногу.
– Черт!
Пистолет выпал из его рук. Алекс покатился по земле, схватившись за стопу. Пуля после случайного выстрела пробила ему ботинок, и теперь через дырку хлестала кровь.
Он раскачивался, сидя в пыли, корчился от боли и плакал – это были горькие, сдавленные, детские всхлипывания.
– Посмотри, что ты наделала, Леонора! – крикнул он. Нога его горела, будто обложенная раскаленными углями. – Это твоих рук дело!