– В самом деле, Чарльз, это крайне неблагоразумно! Тебе нет никакой необходимости подвергать себя такому риску. Присутствие мужчины в комнате больной совершенно неуместно!
– Ты боишься того, что я могу заразиться сам, или того, что я передам инфекцию тебе? – прямо спросил он в свойственной ему откровенной манере. – Покорнейше прошу прощения! Мне не следовало приходить сюда! Я не стану повторять подобной ошибки до тех пор, пока Амабель не выздоровеет окончательно.
Леди Бринклоу восприняла его решение с явным облегчением, но для ее дочери это оказалось чрезмерной суровостью, и она немедленно заявила мистеру Ривенхоллу, что он говорит полную ерунду и ему всегда будут рады на Брук-стрит. Он поблагодарил ее, но поспешил немедленно откланяться.
Его мнение о невесте отнюдь не улучшилось после того, как, вернувшись на Беркли-сквер, он обнаружил в гостях у матери лорда Чарлбери. Как оказалось, его светлость регулярно бывал у них в доме, и, какими бы мотивами он при этом ни руководствовался, мистер Ривенхолл не мог не уважать его за пренебрежение к опасности заразиться.
Еще одним частым гостем был мистер Фэнхоуп, но, поскольку он приходил только ради того, чтобы повидаться с Сесилией, мистер Ривенхолл быстро убедился, что не испытывает благодарности за его бесстрашие. Однако Сесилия выглядела настолько измученной и встревоженной, что он, проявив редкостную выдержку, придержал язык и никак не прокомментировал частое присутствие в особняке ее возлюбленного.
Он и не подозревал о том, что визиты мистера Фэнхоупа не доставляют Сесилии былого удовольствия. Амабель болела уже вторую неделю, и доктор Бейли не стал скрывать от ее сиделок, что состояние девочки внушает ему серьезные опасения. Так что Сесилии было не до романтических ухаживаний, и поэтическая драма ее ничуть не интересовала. Она принесла в комнату больной несколько гроздей восхитительного винограда, негромко сообщив Софи, что их передал для Амабель лорд Чарлбери, велев доставить виноград из своего загородного поместья. Говорили, что он унаследовал одно из лучших имений в Англии, не считая ананасовой теплицы, лучшие плоды которой он пообещал лично привезти Амабель, как только они поспеют.
– Как это мило с его стороны! – заметила Софи, ставя блюдо с ягодами на стол. – А я и не знала, что приходил Чарлбери: я решила, что это Огастес.
– Они оба приходили, – отозвалась Сесилия. – Огастес хотел вручить мне написанную им поэму о больном ребенке.
Тон ее голоса был сдержанным и весьма прохладным. Софи же сказала:
– О Господи! То есть, я хотела сказать, как славно! Она хорошая?