«Я веду себя, как баба! Психую, а не думаю… Votze[17]!»
Но грубость не помогла, скорее, наоборот, а материться по-немецки, и вообще, моветон. Хочешь назвать женщину «дыркой», называй по-русски.
Она взяла бокал шампанского. Зубы клацнули об узорчатый хрусталь. Впрочем, тихо – никто и не услышал. Или почти никто! Генрих бросил быстрый взгляд, словно хотел удостовериться, что с ней все в порядке.
«Ты прав, Генрих! Не время устраивать истерику».
Между тем первая волна суеты, поднятая их эффектным появлением, миновала. Страсти несколько ослабли, волнение улеглось. «Толпа» рассосалась, и никто уже, кажется, не увлекал их с Генрихом в сомнительной аутентичности хоровод. Все, как будто, вернулось на круги своя, однако «осевшая пыль» неожиданно открыла перед Натали совсем другую интригу. Похоже, дело было не в ней. Вернее, и в ней тоже, но внезапное «воскрешение» в свете брутальной дебютантки шестилетней давности не шло ни в какое сравнение с тем впечатлением, что произвел на собравшихся ее спутник. Очень непростое впечатление, нерядовое и неоднозначное. Выходило, что кое-кто здесь, включая и хозяев дома, был знаком с Генрихом еще в былые – вполне былинные по определению – времена, и, возможно, даже более чем просто знаком. Во всяком случае, во взгляде Софьи Викентьевны Нелидовой Натали разглядела такую вакханалию чувств, что оставалось лишь робко предполагать, что и как происходило между ней и Генрихом в годы их молодости. Однако на словах графиня была более чем сдержанна. Не расточал словес и ее супруг. Оба они оставались внешне корректны, холодно приветливы, но не были и равнодушны.
Истинный нерв их отношений с неожиданным гостем был упрятан не столь уж глубоко, чтобы Натали его не разглядела. Другое дело, что недоумение ее от этого только возросло. Кто же он такой, Генрих Шершнев? Кем был и куда сплыл? И что он мог, прости, господи, такого натворить, что и спустя годы его собственные бывшие любовницы не смеют назвать его настоящее имя вслух?
«Есть мнение, что имя и отчество господина Н. нам известны… Генрих Романович. Но вот фамилия! Фамилия его, разумеется, не Шершнев, но притом никого этот псевдоним отчего-то не удивляет…»
Итак, дано: Шершнев, который не Шершнев, но Шершневым, тем не менее, может назваться по некоему никем так и не озвученному праву. Замысловато и интригующе.
«Фамилия матери? Может статься, но кто тогда у нас мать?»
* * *
Судя по всему, Наташа пользовалась в обществе известной популярностью, хотя никто из присутствующих – даже князь Бекмуратов, пусть он и намекал на обратное, – не знал всей правды. Они помнили девушку из хорошей семьи, знали цену ее титулу. Догадывались, что она не появляется в обществе не без причины. Не просто так. И все-таки они и представить себе не могли, кем стала за эти годы баронесса Цеге фон Мантейфель.